Эмили смотрела на здание туалета в готическом стиле, который возвышался в ночном небе, словно самая большая издёвка на свете. Его узкие высокие окна, казалось, злорадно смеялись над нею.
В сотый раз, кривя лицо от возмущения, девочка разглядывала измятую записку – ветхий клочок бумаги, на котором Козимо нацарапал номер склепа того самого ловца мертвецов. У Одержимого были такие неуклюжие пальцы с кривыми когтями, такой неразборчивый почерк, что Эмили приходилось скорее отгадывать цифры и буквы. Уже целую вечность бегала она по кладбищу, останавливаясь перед пустыми могилами, прудиками и полянками, чтобы осознать: записка Одержимого ввела её в заблуждение. Кладбищенский туалет! Как это может быть?! Спроси любого – тебе скажут, что один из самых сильных воинов потустороннего мира не может жить в уборной!
Она со вздохом крутила записку в руках, но ясности не прибавлялось. Как ни разглядывала она знаки, в том числе вверх ногами и на просвет, понять их не могла. В который раз уже посылала она проклятия Козимо этой ночью. Одержимый должен был просто проводить её, как и хотел. Но после прогулки в мир людей он стал невероятно нервным, особенно когда был затронут вопрос о её обучении. Эмили предполагала, что он сожалеет о своей выходке, ведь, если бы их поймали, его тоже ожидало бы наказание! В конце концов девочка-дух выведала у него номер склепа, но когда собралась в путь, Козимо сказался невероятно занятым – настолько, что волосы на голове его торчали в разные стороны.
– Бюрократия, – сказал он в ответ на вопрос, чем же таким важным он занят. При этом выглядел Одержимый совершенно измученным, что вызывало сочувствие, а после длинного монолога о предписаниях Объединения
Она снова покрутила записку в руках. Весь вечер искать склеп, времени не осталось ни на что другое, а ведь ей ещё нужно…
Звон вечернего колокола со всего маху ударил по ушам и по нервам, да так, что дух захватило. Проклятие, неужели уже так поздно? В поиске склепа она совсем забыла о времени. Именно в этот момент начиналось её первое занятие по групповой терапии. Участие было обязательным, пропуски наказывались удвоением смен по уходу за могилами. Эмили сунула записку в карман и побежала. Она многое перенесла за последние дни. Свою собственную смерть. Взгляд убийцы. Тоску по семье, которую ничем не заглушить. Но сейчас для неё было очевидно – двойную порцию Непомука ей не вынести ни за что на свете!
Девочка бежала, пересекая кладбище наискосок, по направлению к мавзолею, где проходили занятия по групповой терапии. С каждым шагом настроение у неё ухудшалось. Она догадывалась, что могло её там ожидать, хотя ещё ни разу не принимала в этих занятиях участия. Она вспомнила, что после смерти отца дядя отправил её к психотерапевту из-за нарушения сна. И хотя сеансы терапии через некоторое время действительно привели к тому, что её сон востановился, Эмили слишком хорошо запомнила одну фразу, один вопрос, который психотерапевт задавал всякий раз, и даже сейчас она испуганно вздрагивала, вспоминая об этом.
Вопрос звучал так:
Эмили отлично помнила озадаченное лицо терапевта. И вновь испытывала то же самое разочарование. В самом деле, а ЧТО должна была сделать с нею смерть? Словно она была волшебницей, изменявшей каждого, кто на неё взглянул. Она ведь была просто смертью. Не больше и не меньше. Эмили ненавидела этот вопрос. И не испытывала никакого желания раскрывать перед посторонними душу. Теперь же ей предстояло говорить об этом в присутствии всех, в группе, состоящей из
Спотыкаясь, взбежала она по ступеням мавзолея. Длинный коридор, по обе стороны – тяжёлые деревянные двери. Всё это напомнило ей школу, и возникло то же самое чувство, когда она опаздывала на занятия.
Эмили рывком открыла дверь в конце коридора. Надежда проскользнуть незамеченной и смешаться с толпой сразу была отброшена. Не успела она войти в помещение, как на неё взглянула дюжина
На вид это был мужчина средних лет. Волосы крутыми седыми завитками спадали до плеч. Одеяние его отдалённо напоминало кафтан. На ногах – пробковые сандалеты, которые при каждом шаге издавали