Но президента уже простыл и след. Воспользовавшись заминкой, он улизнул с пресс-конференции и прыгнул в президентский лимузин, который уже нес его в последнюю неприступную крепость на берегах Потомака – Пентагон.
Кровавое японское солнце клонилось к закату, когда флагман Тихоокеанского флота – линкор «Миссури» бросил якорь в Хиросимском заливе. Это было поистине грандиозное зрелище. Более полусотни боевых кораблей США: от авианосцев, до тральщиков заняли всю акваторию залива, образовав ожерелье рукотворных островов. И к американскому флоту уже спешили присоединиться британская эскадра и отряд советских военных судов.
Над этой армадой в предвечернем небе кружили как на параде десятки американских боевых самолетов. Самолетам-разведчикам, облетавшим японское побережье, была дана команда докладывать о любых передвижениях живой силы противника в районе Хиросимы. А также не допускать возможности, в соответствии с предварительной договоренностью, взлета с аэродромов любых японских летательных аппаратов, а тем более их приближения к кораблям союзников. При их появлении в небе – идти на таран. Впрочем, пока такой необходимости не было. Японцы соблюдали условия перемирия и вели себя на удивления мирно.
Полковник Пол Тиббетс, запрокинув голову, молча наблюдал эту фантастическую картинку. Затем он позволил себе обратиться к стоявшему рядом генералу Дуйату Эйзенхауэру:
– Сэр, такого боевого размаха я не помню со времен нашей высадки в Нормандии.
Генерал, у которого Тиббетс был личным пилотом до лета 1944-го в Европе, похлопал полковника по плечу:
– Верно, Пол. Правда, сейчас нас не поливают градом свинца.
Тиббетс кивнул:
– Это похоже на капитуляцию, которую мы принимаем без единого выстрела.
– Джентльмены, я бы не торопился доверять этим коварным азиатам, – раскурив сигару, вступил в разговор командующий флотом адмирал Честер Нимиц. – Концентрация военно-морских сил пока дает нам некоторое преимущество, но стоит нам высадиться на берег, и мы окажемся в осаде, как 300 спартанцев, окруженные полчищами персов.
Нимиц с подчеркнутой вежливостью младшего по должности передал Эйзенхауэру свой тяжелый морской бинокль:
– Взгляните на пристань, генерал. По-моему, японцы что-то замышляют. Я думаю, что у борта нашего флагмана можно допускать швартовку не более одного вражеского катера.
Эйзенхауэр посмотрел в окуляры. На причалах и впрямь было заметно оживленное движение. На пристани выстроился караул японской пехоты. Это было фантастическое зрелище. Пехотинцы были вооружены не ружьями, а копьями и щитами. И вдруг к этому средневековому воинству подъехала «Тойота». Из нее вышел маленький щуплый человечек в черном сюртуке, котелке и, сильно прихрамывая, опираясь на тросточку, направился к катеру. За ним почтительно засеменили несколько военных в современных японских мундирах. Эйзенхауэр, никогда не встречавший этого японца, догадался, что человечек с тросточкой был не кто иной, как главный переговорщик – министр иностранных дел империи Мамору Сигемицу.
Когда катер отчалил от берега, за ним устремились к рейду три баркаса со средневековой пехотой на борту.
Эйзенхауэр вернул бинокль Нимицу.
– Вряд ли такими силами они рискнут взять наш линкор на абордаж… Но было резонным, адмирал, если бы эсминцы ближнего охранения заблокировали баркасам курс к флагману.
Нимиц кивнул. Он сейчас же дал распоряжение, чтобы два эскадренных миноносца, пропустив парламентеров, вышли наперерез другим непрошенным гостям. Японцы повиновались, оставив свои баркасы болтаться на волне на значительном удалении от американского флагмана. Со стороны эти маневры смотрелись, как перестроения древнегреческого гребного флота перед битвой при Саламине, где главным оружием эллинов и персов был таран и абордаж.
Однако на этот раз морские противники были настроены более миролюбиво. И через полчаса в адмиральском салоне линкора, размером с роскошный ресторан на Манхэттене, начались переговоры. В них помимо японской делегации приняли участие представители всех союзных держав и у каждой оказался свой длинный список претензий к японской стороне. Самой жесткой была позиция китайцев.
– Мы требуем, чтобы вся японская военная техника, а также другие материальные средства на оккупированной материковой территории Китая, в обязательном порядке – заблаговременно, то есть до начала эвакуации японской армии, были переданы нам в качестве трофеев, – заявил генерал Су-Юн-чан.
Глава японской делегации слегка улыбнулся и склонил голову, но трудно было понять, что значил этот жест: согласие или просто уведомление противоположной стороны, что сообщение услышано. Впрочем, китайский генерал и японский дипломат знали, что этого формального согласия уже и не требовалось. Большинство военных японских гарнизонов на северо-востоке Китая были разоружены и интернированы, некоторые оставались на осадном положении в крепостях, но дни их были сочтены.