В 1841 году должность коменданта занимал полковник Василий Иванович Ильяшенков (1772 – ?). Его хорошо знали кавказские офицеры. Еще бы! Каждому из них хотелось пожить в Пятигорске, отдохнуть от тягот и опасностей боевой службы, развлечься в компании друзей и прекрасных дам. А зависело это во многом от пятигорского военного коменданта, который мог разрешить пребывание на курорте или тут же отправить назад в отряд.
Позволив Лермонтову и Столыпину остаться на лечение в Пятигорске, Ильяшенков не забыл обезопасить себя сохранением всей документации по поводу прибытия этих гостей. Так родилось заведенное им дело № 36 пятигорского комендантского управления «О капитане Нижегородского драгунского полка Столыпине и Тенгинского пехотного полка поручике Лермонтове», начатое восьмого и законченное двадцать третьего июня. В деле содержатся предписание начальника штаба войск Кавказской линии и Черномории полковника Траскина отправить обоих офицеров к месту службы или же в георгиевский военный госпиталь, рапорты Столыпина и Лермонтова о том, что им необходимо продолжать лечение, и объяснение Ильяшенкова на сей счет. Много лет спустя дело № 36 было передано сохранившим его В. И. Чилаевым журналисту П. К. Мартьянову, работавшему над биографией Лермонтова, а вместе с ним и еще одно дело – № 96, «О дуэли майора Мартынова и поручика Лермонтова, на коей первый убил последнего».
Гибель поэта повергла доброго старика в совершеннейшее расстройство. А если верить другому биографу Лермонтова, П. А. Висковатову, то большие проблемы принесли Ильяшенкову и проводы поэта в последний путь: «Несколько влиятельных личностей, которые не любили Лермонтова за его не щадивший никого юмор, старались повлиять и на коменданта, и на отца протоиерея в смысле отказа… в христианском погребении праху ядовитого покойника. Против этих интриг стали действовать друзья поэта. …Ильяшенко, на которого напирали с двух противоположных сторон, сам не знал, как поступить, и не решался категорически разрешить протоиерею предать земле убитого по обряду церковному. Старик добрый и недалекий, Ильяшенко недаром перепугался. Очевидно, ему шепнули, что в Петербурге не очень долюбливали Лермонтова…»
Эти упреки Висковатова в адрес Ильяшенкова, несостоятельность которых была доказана исследованиями последних лет, в советском лермонтоведении стали дополняться и другими обвинениями. Особенно преуспела в этом Э. Герштейн. Приняв самое активное участие в поиске врагов поэта, она причислила к ним и Ильяшенкова, которого, по ее мнению, зря считают «этаким добродушным стариком, покровительственно относившимся к военной молодежи, в том числе и к Лермонтову». В вину ему она поставила изъятие из следственного дела пистолетов, что, по мнению современных исследователей, никаких преступных целей не преследовало. Герштейн также считает, что Ильяшенков знал о готовящейся дуэли, хотя факты показывают: о поединке не было известно даже близким друзьям поэта.
Сегодня подобные обвинения можно рассматривать лишь как отголоски недоброй эпохи «охоты на ведьм». Современники же, как пишет Д. А. Алексеев, «единодушно сходились во мнении, что он – посредственный военный командир и администратор, но человек добрый, мягкий и снисходительный». Чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в письмо, которое написал из Пятигорска своему руководству начальник штаба войск Кавказской линии и Черномории полковник Траскин: «Старик Ильяшенков, доблестный и достойный человек, не наделен способностью сдерживать столь беспокойных молодых людей, и они ходят на голове». Неудивительно, что менее чем через год после событий лета 1841 года Ильяшенков, которому исполнилось семьдесят, был уволен от службы.
Большого участия в последуэльных событиях Василий Иванович не принимал – написал рапорт по начальству и назначил следственную комиссию, возглавить которую поручил своему помощнику, подполковнику Филиппу Федоровичу Унтилову (1790–1857), занимавшему должность плац-майора.