Тайна голландских изразцов

– Может. Но это неважно. Все равно надо продолжать. И не спорь со мной. Это бессмысленное занятие. Лучше расскажи мне про Раневскую, а?

Андрей вздохнул. Раздражение схлынуло, остались только усталость и страх за нее. И – нежность.

– Раневская жрет что твой бегемот… – начал он голосом, которым замотанные за день родители рассказывают детям сказки на ночь. А сам продолжал думать о своем.

…Два дня назад она позвонила ему ночью в панике, и он поднял на ноги коллег из российского отделения Интерпола, чтобы проверить, действительно ли за Машей ходит ее «Командор». Честно говоря, он не сильно доверял ее рассказу, да и сама она признавалась, что в ее «бабьем» страхе больше интуиции, чем реальной угрозы. Но это была Маша. Его Маша. И люди из Интерпола в свою очередь поставили на уши бельгийскую полицию.

А те проверили камеры наблюдений там, где она часто ходила: рядом с отелем, на остановке такси и даже на ночном вокзале. Камера честно зафиксировала Машу в традиционных для нее черных джинсах и свитерах, со строго забранными назад волосами и большой сумкой через плечо. Вокруг Маши теснилась разноцветная европейская толпа, и у Андрея даже сердце сжалось, на нее глядючи, – так одиноко она смотрелась. Но в следующую секунду Андрей понял: не зря он переживает. Маша вовсе не была одинока. За ней, метрах в трех позади, следовал человек. Неизвестный не сокращал и не увеличивал дистанцию, но он неизменно находился поблизости – и на вокзале, и рядом с отелем, и на площади перед этим самым отелем. Человек был небольшого роста, носил кепку и темные очки даже в пасмурную погоду. «Шпион несчастный!» – выругался Андрей, поймав себя на том, что вытягивает шею, пытаясь заглянуть под козырек кепки, увидеть то, чего не увидела камера. Но чуда не произошло – человек продолжал оставаться «инкогнито в кепке», он шел следом за Машей, а рядом, совсем рядом, убивали людей одного за другим.

И как ни боялся Андрей за Машу, но с ней трудно было не согласиться. Ведь чем больше становилось жертв – и там, и в Москве, – тем увеличивалась вероятность того, что единственным связующим звеном между русским и бельгийским антикварами, польским прорабом и голландским шахматистом являлись играющие дети на изразцах четырехсотлетней давности. И он знал, что никто лучше Маши не решит этот пазл. И это-то знание и злило его больше всего!

– Я хочу, чтобы ты вернулась обратно в Москву! – повторил он упрямо, прервав на середине слова сказочку про Раневскую.

– Чтобы что? – совсем, казалось, не удивилась этому переходу Маша.

– Чтобы я мог за тобой присматривать!

– Перестань играть в домашнего тирана, – улыбнулась Маша, щелкнув выключателем и взглянув на разложенные на подоконнике изразцы. – Ты и так за мной присматриваешь – видишь, мы выяснили, что за мной действительно кто-то следит.

– И видишь, как нам сразу от этого полегчало, – язвительно отозвался он.

Маша вздохнула:

– Послушай. Кто бы он ни был, убивать меня никто не собирается.

– Да что ты? И откуда такая уверенность?

– Он ходит за мной уже неделю минимум, – сказала Маша твердо, – и у него было много возможностей со мной расправиться. Но он же этого не сделал, так? Значит, он хочет не моей смерти, а…

– А чего?

– Не знаю. – Маша медленно переводила взгляд с одного изразца на другой, внимательно вглядываясь в знакомые – кажется, закрой глаза и увидишь, – рисунки. – Но обязательно выясню.

* * *

Маша решила ехать в Брюгге опять копаться в архивах. Никаких новых мыслей у нее не появилось, все нити оборвались и тоскливо висели в воздухе. Маша, конечно, храбрилась перед Андреем. На самом деле ей было страшно, и потому всю дорогу на вокзал она шла, не оборачиваясь.

В Брюсселе опять царила поздняя осень вместо ранней весны: дождь шел ровно, без перерыва, с ночи. Седрик традиционно выдал ей отельный зонтик, громоздкий и тяжелый, но зато действительно защищающий от этого бесконечного потока. Сам воздух был так насыщен влагой, что Маша, хоть и в двух свитерах и высоких сапогах, чувствовала себя до костей пропитанной этой сыростью.

«Куплю горячего шоколада на вокзале», – посулила она себе бонус и десятью минутами позже, войдя под своды Центральной станции, честно выполнила данное себе обещание в баре под выразительным названием «Терминал». Она увидела его отражение в полированном стальном подносе, который официант держал под мышкой, принимая ее заказ. И замерла.

– Простите? – Официант нахмурился. Странная клиентка на середине фразы будто потеряла дар речи.

– Шоколад, – медленно и четко произнесла Маша, не отрывая взгляда от подноса. – И круассан.

– Хорошо. – Официант ушел, унеся с собой смутное отражение неизвестного в очках. В темных очках, несмотря на проливной дождь.