Тайна голубиного пирога

Столь же бесшумно, как и появился, мистер Рэтэкинс направился в сторону коридора, обшитого панелями красного дерева. Принцесса восприняла это как знак следовать за ним. Пройдя через дверь, мистер Рэтэкинс занял место за прилавком. На нем лежал одноглазый рыжий кот, которого владелец лавки подобрал на улице и выкормил из чувства солидарности, возникшего благодаря сходству их мастей. Поспешно убрав кота, он спросил:

– Позвольте узнать, кто из ваших близких покинул нас?

– Мой отец, – ответила Минк, проглотив комок в горле.

– Какая трагедия! – повторил он, опустив очи долу.

Принцесса села на стул рядом с прилавком, сжимая в руках зеленую сумочку.

– Я даже не знаю точно, как долго в наши дни следует соблюдать траур по родителю, – посетовала она. – В женских журналах нет единого мнения по этому поводу.

– «Джейз», наше заведение, рекомендует год: шесть месяцев – траурная вуаль, три – черное платье и еще три – черное с белым. – Он продолжал монотонно, словно читая молитву: – В случае смерти дедушки или бабушки траур длится шесть месяцев: два из них – шелк с умеренным количеством крепа, а потом – черное с белым. Если речь идет о братьях и сестрах – тоже шесть месяцев, но тогда мы советуем: три месяца – с крепом, два – в черном платье и один – в черно-белом. Если умер дядя или тетя – два месяца траура, без крепа, черное платье носят все это время. По двоюродному дедушке или бабушке – полтора месяца: три недели – в черном платье, три – в черном с белым. Траур по двоюродному брату или сестре длится четыре недели. Черное платье. По троюродному брату или сестре – три недели, если вы их любили.

– Понимаю, – сказала принцесса.

– Светло-лиловый и розовато-лиловый цвет, несомненно, весьма подходят для второго периода траура, а серый и вовсе никогда не выходит из моды. Это наиболее привлекательный цвет для человека, потерявшего близкого родственника. Серый гармонирует с бледностью.

– А скажите, – поинтересовалась Минк, – это верно, что вдове следует носить траур два с половиной года? Вдовец же носит траурную повязку лишь три месяца и может вновь жениться, когда ему заблагорассудится?

– Что-то в этом роде, мэм.

Мистер Рэтэкинс тер пальцы столь усердно, что они начали блестеть. Он мог предложить юбки и плащи по последней моде, готовые к тому, чтобы надеть их немедленно, а также корсажи, которые можно будет примерить через несколько часов. Потом отмотал кусок черной материи от рулона, лежавшего под прилавком.

– Вот что я рекомендую вам, мэм. Бомбазин. Мы также используем креп Курто. Он способен выдержать целые потоки дождя. – Он взглянул на Пуки и понизил голос. – А бомбазет лучше подходит для слуг. Он ниже качеством и потому дешевле. Я вовсе не желаю вытянуть из вас побольше денег.

Не испытывая того удовольствия, которое Минк обычно получала у магазинного прилавка, она долго выбирала туфли, перчатки, митенки, плащ, капор, вязаную шерстяную шапочку, шпильки, веер, плюмаж, боа, зонтики от солнца и дождя, сумочку, кошелек, салфеточки для мебели – всё цвета воронова крыла.

Место мистера Рэтэкинса заняла юная продавщица, чьи волосы были собраны сзади в жесткий пучок, – ей предстояло обсудить с клиенткой деликатную проблему нижнего белья. Она видела принцессу в газетах и мгновенно узнала ее. Пресса уже давно была очарована восточным шармом этой юной женщины, родившейся и выросшей в Англии. Ведущие постоянных рубрик в женских журналах восхищались нарядами принцессы, цитировали ее призывы предоставить женщинам избирательное право. Все журналистки страстно желали быть к ней приглашенными на охоту для дам, когда смех пугал шотландских куропаток гораздо больше, чем загонщики.

Открыв несколько ящиков, продавщица с пересохшими от волнения губами выложила на прилавок целый ворох женских сорочек, панталон и нижних юбок – все это было отделано черной лентой.

– Товар из Парижа, ваше высочество, – сказала она, разглядывая серьги принцессы.

Минк посмотрела на белье.

– Я вовсе не считаю, что все привезенное из Парижа непременно хорошо, – заметила она. – Да никто и не узнает, что у меня надето внизу.

– Но вы-то будете это знать, ваше высочество, – сказала девушка, трогая белье пальцами с обкусанными ногтями.

– Как и я, ваше высочество, – молвила Пуки с софы, стоявшей за спиной принцессы.

Минк коротко и резко вздохнула, заставив кота спасаться бегством из-под ее стула, и быстро выбрала нужные вещи.

Вернувшийся мистер Рэтэкинс положил бледные руки на прилавок и наклонился вперед.

– И сами похороны, мэм, – сказал он. Его глаза блеснули. – «Джейз» может об этом позаботиться. У нас лучшие наемные плакальщики во всем Лондоне, уж не осудите меня за хвастовство. Они немы как рыбы. Мы держим их у себя в подвале. Там не с кем особенно говорить. Разве что с пауками.

Принцесса покачала головой:

– Отец распорядился насчет своих похорон много лет назад и, как мне сказали, дал очень точные инструкции. Уверяю вас, меньше всего ему понравилось бы присутствие наемных плакальщиков.

– Если их не будет у входа, как люди узнают, что кто-то умер?