Тайна голубиного пирога

После этого Марк Кавендиш превратился в регулярную добавку к обеду. Его шляпа и изысканная трость стали такой привычной принадлежностью холла, что слуги начали потихоньку сходить с ума, предвкушая неизбежную свадьбу; за каждым взглядом, которым обменивалась парочка, им мерещился уже белый атлас. Махараджа не мог себя сдержать и то и дело зачитывал вслух пышные газетные описания великосветских бракосочетаний. Минк хранила молчание: ее угнетали эти ожидания, которые, казалось, заполнили все тщательно выметенные углы этого дома. Но после известия о смерти махараджи никто больше не видел в холле трость с набалдашником из слоновой кости.

* * *

Принцесса закрыла книгу, положила ее на прежнее место, в ящик комода, и приготовилась выполнить задуманное. Она спустилась по мраморной лестнице, на каждой ступени которой были выведены витиеватые инициалы махараджи. Траурный креп на ее юбке подрагивал при каждом шаге. Она была одна: слуги уже сошли вниз к чаю. Потянувшись к дверной ручке гостиной, она вдруг вспомнила, как видела мать в последний раз. Тогда Минк только что исполнилось шесть лет, и она вбежала в спальню матери в тот миг, когда доктор накрывал простыней ее изможденное лицо.

Войдя в гостиную, Минк тут же ощутила себя незваной гостьей. Черный бархат свисал складками, закрывая стенную драпировку из цветистого индийского шелка. Французское зеркало над камином, портреты предков со свирепыми усами. Мебель сдвинута к стенам, а на скамье в центре – открытый дубовый гроб, небольшой, но глубокий, поскольку его обитатель был полным мужчиной.

Минк медленно подошла, боясь того, что ей предстояло увидеть. Усы махараджи были искусно нафабрены, волосы тщательно расчесаны на косой пробор, носы красных шлепанцев устремлены в небеса аккуратными завитками. Человек, бóльшую часть жизни проведший в сюртуке и широкой куртке с поясом, был теперь одет в золотистую мантию своего отца и панталоны. Под тугой кушак заправлен декоративный кинжал, несколько ниток жемчуга достигают пояса. Минк расправила их дрожащей рукой. Нагнувшись, она поцеловала отца в лоб, уронив несколько слезинок на его восковую щеку, не в силах понять, как он мог покинуть ее.

На лице махараджи застыло выражение полного довольства, редко появлявшееся в последние годы, разве что в присутствии дочери. Правительство вызывало у него ярость, королева разочаровала, не вернув его драгоценностей, – эти горькие чувства охватили махараджу под конец жизни. Он подолгу сидел в кабинете, размышляя о своих утратах.

Много лет назад, когда английские войска пришли ночью, чтобы захватить штат Приндур, он был слишком молод, чтобы почувствовать то, что позднее раскаленным железом жгло его душу. Мать исполняла обязанности регента при юном наследнике. В том бою ее убили выстрелом в грудь, хотя многие годы ходила легенда, что ей удалось бежать в горы с мешком, наполненным головами иноземцев.

Он узнал о поражении, увидев, как грязные пальцы охваченных благоговейным страхом вражеских солдат перебирают семейные драгоценности в дворцовой сокровищнице. Захватчики присвоили их в качестве компенсации за разгром его армии. Штат Приндур с приносящими немалые доходы шахтами был присоединен к Британской Индии, а свергнутый с престола махараджа выслан в Англию. Королева, очарованная прелестью подростка, позднее сгубившей его, написала портрет юноши и пригласила жить в Виндзорский замок, а потом в Осборн-хаус на острове Уайт. Махараджу звали на самые пышные балы, где он замечательно танцевал с красивейшими дамами. После обеда юные леди толпились вокруг фортепиано, чтобы услышать чистые грустные трели его голоса – словно рыдала луна. В лучших домах Лондона ожидали приглашения к нему на охоту. Он настолько искусно обращался с оружием, что даже лошади изумленно взирали на фургоны, заваленные еще теплыми телами убитых зверей и прочей дичи.

Махараджа назвал дочь Александриной в честь своей повелительницы, вознесшей его на самые верхи общества, – то было первое имя королевы, которым она никогда не пользовалась. Когда принцесса начала ходить и была найдена спящей среди принадлежавших матери мехов, девочка получила прозвище Минк – Норка. Потеряв жену и второго ребенка (махараджа так полностью и не оправился от этих утрат), он стал часто захаживать в детскую. Сажал к себе на колени дочь, одетую во все черное, и пытался развеять ее горе рассказами о дворцовой жизни и о редком умении охотиться на тигра, прославившем ее бабушку. Вскоре он научил ее играть в шахматы и обращаться с ружьем, нанял лучшего инструктора по фехтованию, которого смог сыскать. Многие годы спустя махараджа рыдал от горя, отправляя ее в кембриджскую даль, в Гиртон-колледж, а потом плакал от счастья, радуясь ее успехам.

* * *