Тайна «Голубого поезда»

Маленький бельгиец опоздал на встречу всего на несколько минут, приехав чуть позже месье Папополуса и его дочери. Он быстро извинился; выглядел чрезвычайно вежливым и заботливым. Грек казался особенно милостивым и величественным, печальным патриархом безгрешной жизни; Зия — очень прелестной и веселой. Ужин прошел очень хорошо. Пуаро был в ударе, рассказывал анекдоты, шутил, раздаривал комплименты Зие Папополус, вспоминал разнообразные истории из своей жизни. Меню было прекрасно подобрано, вино великолепно.

В конце ужина месье Папополус вежливо осведомился:

— А как мой совет? Что вам удалось узнать о той лошади?

— Я связался по этому поводу с… э-э… моим букмекером, — ответил Пуаро.

Глаза мужчин встретились.

— Довольно известная лошадь, не правда ли?

— Нет, — возразил Пуаро. — Таких наши друзья-англичане обычно называют темной лошадкой.

— А! — задумчиво произнес месье Папополус.

— Ну, а теперь, друзья мои, я предлагаю сходить в казино и немного поиграть в рулетку, — весело воскликнул Пуаро.

В казино друзья разделились. Пуаро посвятил себя Зие, а ее отец отошел в сторону.

Маленькому детективу не везло, в отличие от мадемуазель Папополус, которой за несколько заходов удалось выиграть несколько тысяч франков.

— Все, — сухо заметила она Пуаро. — Пора остановиться.

Глаза бельгийца заблестели.

— Великолепно! — воскликнул он. — Вы дочь своего отца, мадемуазель Зия. Вы знаете, когда надо остановиться. Ах! Это большое достоинство — уметь останавливаться вовремя.

Он огляделся.

— Что-то я не вижу поблизости вашего отца, — заметил беззаботно Пуаро. — Он, наверное, вышел в парк. Я принесу вам плащ, мадемуазель, и мы пройдем туда же.

Однако вместо того, чтобы прямо отправиться в гардероб, Пуаро пошел разыскивать лукавого грека и вскоре наткнулся на него в большом холле. Месье Папополус стоял у одной из колонн и разговаривал с женщиной, которая, по-видимому, только что прибыла. Этой женщиной была Мирей.

Пуаро тихо прошел через холл и остановился с другой стороны той же самой колонны. Не замечавшие его грек и танцовщица продолжали оживленно разговаривать — вернее, говорила одна Мирей, а месье Папополус ограничивался односложными репликами и выразительными жестами.

— Повторяю вам, мне нужно время, — говорила танцовщица. — Дайте мне время, и я достану вам денег.

— Ждать, — пожал плечами грек. — К чему мне это?

— Совсем недолго, — умоляла его Мирей. — Ах, но вы должны понять! Неделю, десять дней, — вот все, о чем я прошу. Вы можете быть уверены в этом. Я достану денег.

Папополус сделал шаг в сторону и натолкнулся на Пуаро, который невинно ему улыбнулся.

— Ах! Vous voila[59], месье Папополус. Я искал вас. Вы не будете возражать, если мы с мадемуазель Зией немного пройдемся по парку? О, добрый вечер, мадемуазель! — Пуаро отвесил низкий поклон Мирей. — Тысячу извинений за то, что не сразу заметил вас.

Танцовщица приняла его извинения довольно холодно. Она была раздражена тем, что ее t^ete-`a-t^ete[60] с месье Папополусом так грубо прервали. Маленький бельгиец сразу же все понял. Папополус быстро добавил: «Конечно, конечно», — и Пуаро удалился.

Захватив по дороге плащ, он возвратился к Зие, и они вместе вышли в парк.

— Подходящее место для самоубийства, — вдруг произнесла девушка.

Пуаро пожал плечами.

— Почему-то так считают. Как люди глупы, мадемуазель, не правда ли? Есть, пить, дышать свежим воздухом — это так приятно! И глупо лишать себя всего этого только из-за того, что нет денег или болит сердце. Lamour[61], сколько несчастья она приносит людям, не так ли?

Зия рассмеялась.

— Не стоит смеяться над любовью, мадемуазель! — воскликнул Пуаро, энергично грозя ей указательным пальцем. — Вы сами молоды и очаровательны.

— Это далеко не так, — возразила Зия. — Вы забыли, что мне уже тридцать три, месье Пуаро. Я откровенна с вами, потому что я, как и мой отец, хорошо помню о той услуге, которую вы оказали ему семнадцать лет тому назад в Париже.

— Когда я смотрю на вас, мне кажется, что прошло гораздо меньше времени, — галантно отозвался Пуаро. — Тогда вы были почти такой же, как сейчас, лишь, может быть, немного бледнее, немного стройнее и немного серьезнее. Вам тогда было шестнадцать, и вы только что вернулись из пансиона. Уже не petit pensionnaire[62], но еще и не совсем женщина. Вы были прелестны и очаровательны, мадемуазель Зия. И так казалось тогда не только мне, уверяю вас.

— В шестнадцать лет, — вздохнула Зия, — каждый человек всегда наивен и немножко глуп.

— Возможно, — согласился Пуаро. — Да, вполне возможно. В шестнадцать лет люди действительно доверчивы, мадемуазель, и они верят всему, что им говорят.

Если Пуаро и заметил мгновенный взгляд, который бросила на него девушка при этих словах, он ничем этого не обнаружил и задумчиво продолжал:

— Да, это было интересное дело. Ваш отец, мадемуазель, так и не понял истинной его сущности.

— Да?

— Когда он просил меня объяснить ему детали, я сказал: «Месье Папополус, я возвратил вам вашу пропажу. Прошу вас, не задавайте мне никаких вопросов». Знаете, мадемуазель, почему я так ответил?