Тайна Ирминсуля

Мы не знали, что подвиг надо сначала посеять и вырастить. Что зреет он медленно, незримо наливаясь силой, чтобы однажды взорваться ослепительным пламенем, сполохи которого ещё долго светят грядущим поколениям.

Борис Васильев, "Завтра была война"

Сон был настолько глубоким, что в первую минуту пробуждения Мариэль пыталась понять, снится ли боль в метке или на самом деле что-то происходит. Рядом беззвучно, с кулачками у лица спала Жанетта, но стоило пошевелиться, и она пробормотала:

– Сейчас… я сейчас…

Метка слабо зудела, пока ещё только предупреждая о грядущей опасности. Мари выпросталась из-под одеяла, постояла немного, пытаясь разбудить мозг – не помогло. Он фиксировал только знакомую жажду, и хотелось думать о ней и ни о чём больше.

Потирая плечо, подошла к зеркалу. Личина Мароя выглядела помятой, но, главное, сохранившей все зафиксированные в памяти черты, это ободряло. Потянулась к кувшину с водой на дне и с досадой, заранее зная, что это не поможет сбить засуху во рту и горле до конца, махом осушила кувшин. Зашла в туалетную комнату ополоснуть лицо, завистливо покосилась на кадку с чистой водой для ополаскивания. «Она, наверное, чистая, не из козлиного же копытца набирали, – соблазнительно предложил разум: – Попей, тебе легче станет…»

Покрутила головой в полумраке, пытаясь найти черпак, с которым Жанетта вечером смывала пену, но тот уточкой замер в бадье на поверхностной мыльной плёнке. «Пей, пей, пей!» – скандировал мозг, и Мариэль, мысленно плюнув на приличия (в конце концов, она видела, как пьют из аквариума, а здесь даже ничего не плавало), наклонилась над кадкой.

Тонкая аккуратная струйка фонтанчиком, едва вытянулись губы, плеснулась с поверхности и коснулась сухой кожи. Мари жадно глотала, примечая древесный, идущий от кадки, привкус воды, пока с облегчением не остановилась, отирая губы. И призадумалась: с каких пор вода её слушалась? Обескураженно занесла ладонь над ёмкостью, и жидкий хрусталь ласковой волной лизнул пальцы.

Страх за потерю дара огня захлестнул. Мари повернула руку ладонью вверх и призвала огонь. Бейлар беспрекословно загудел, нетерпеливо ожидая приказа. «Не нужно», – и шар оплыл, превращаясь в перчатку и исчезая. Не убирая от кадки руку, задала вопрос воде: «Что происходит?» – и та выплюнула фонтанчик, попытавшийся взобраться на ладонь, но соскользнувший через растопыренные пальцы. «Водяной бейлар? Серьёзно?» – опустила лодочку из пальцев в воду, воронка над ладонью доказала: что-то случилось с маг-силами. Достаточно было сосредоточиться, всего мгновение, и вместе с рукой, на ладони, поднимался над поверхностью ведра водяной шар, расплёскивающий мелкие брызги, как огненный бейлар – искры. Это было слишком невероятно, недопустимо!

Она облизывает пересохшие губы снова и снова: под липой становится жарко, солнце опаляет даже сквозь густую крону. Уйти – нельзя: куда? Почему солнце не сжигает листву, а только её – изнывающую Мариэль? Губы Армана, неторопливо кочующие по шее, лишают её способности здраво мыслить, она забыла о чём-то, минуту назад бывшее жизненно важным.

Пальцы пронзает боль. Она смотрит на них и видит, как пламя капризничает, кусается непослушным псом, голодным, требующим пищи. Нестерпимо больно – и стон-мольба о помощи вырывается вслух. Липа замирает, прекращая шевелить листьями. Чужое прерывистое дыхание замирает, прислушиваясь к её бессловесной молитве. На лицо падает первая капля дождя – иссушённых губ касается влажная прохлада.

Спасительный ливень поцелуев усмиряет огонь-пса, пламя от попадающих в него капель не гаснет, не шипит встревожено – ласкается, превращаясь в послушную дрессированную собачку, признавшую хозяина.

– Раздели со мной мой дар…– барабанит ливень по листве. – Ты готова?