Тайна испанского манускрипта

И капитан в изнеможении упал на койку. Тут в каюту заглянул Платон, которому из-за двери послышалось, что его зовут. Капитан тут же вскочил на ноги и замер в боксёрской стойке.

– А, пришёл? Ну, так умри, несчастный! – крикнул он.

Платон моментально включился в игру и попятился, делая медленные, но грозные удары по воздуху своими мощными кулаками. Капитан наступал на него, не менее грозно и медленно, и вдруг сделал быстрый выпад правой. Платон увернулся. И так, молотя по воздуху кулаками, они вывалились на палубу, где удары и выпады руками и ногами стали стремительнее и весомее.

– Ну, давай! Ползёшь, как вошь по одному месту! – кричал капитан, боком подступая к лестнице на квартердек и отбиваясь одной рукой от Платона.

Штурман Пендайс, который как раз находился на квартердеке, даже головы не повернул, только покосился вопросительно – не нужно ли чего? На шхуне уже привыкли: всё своё свободное время капитан учил Платона боксировать.

За этой сценой во все глаза наблюдала свободная часть вахты, столпившаяся на шкафуте*.

– Матерь божья, – забормотал кто-то за спиной Бенджамина Ганна. – Это что же такое деется-то?

Ганн оглянулся: матрос с «Принцессы» стоял, разинув рот, глядя, как капитан дерётся со своим вестовым, а все остальные только смотрят.

– Это, брат, бокс называется, слыхал? – спросил Ганн.

– Слыхать-то слыхал, что вы, англичане, молотите друг дружку почём зря, но никогда не видал, что б я сдох! – Матрос был потрясён.

– Это у нас забава такая, веселимся мы это так, – ответил Ганн, ухмыляясь, и сжал возле самого носа матроса здоровущий мосластый кулак.

Тут капитан сказал Платону «стоп» и велел ему одеваться, чтобы идти на берег. Боцману капитан приказал спускать шлюпку.

****

Таверну Уайта обступала густая толпа, которая кричала, угрожая разнести заведение.

В толпе шныряли торговцы. Они дёргали орущих за рукава и требовали купить у них всё подряд. С немногочисленных возов, стоящих поодаль, раздавались призывные крики, на которые никто, впрочем, не обращал внимания:

– Морские языки-и! Пи-икша живая! Макре-ель! Мак-макрель!.. Чулки полотняные, на шиллинг четыре пары! Две связки репчатого лу-уку!

Капитан остановился, осматриваясь кругом и прислушиваясь к грозной толпе возле таверны.

– Что здесь происходит? – спросил у него ошеломлённый мистер Трелони.

– Насколько я понял, здесь только что произошла травля быка собаками, мистер Трелони, – ответил капитан и стал сноровисто пробираться вперёд, прокладывая дорогу.

– И чего они все хотят? – крикнул ему в спину сквайр, стараясь перекричать шум.

Капитан обернулся и остановился. Сказал, косясь на доктора Легга:

– Они хотят справедливости. Они кричат, что это охмурёж, если бык отбился от пяти здоровущих собак и растоптал их. Они хотят, чтобы быка снова привели и уже затравили насмерть… Они хотят на это смотреть.

Капитан пошёл дальше, но наткнулся на человека огромного роста, одетого в расшитый звёздами малиновый камзол, – человек явно не хотел уступать дороги. Капитан молча свильнул от него в сторону, обернулся, протянул руку к мистеру Трелони и провёл его и доктора вперёд себя, даже не глянув на невоспитанного гиганта. Платон обошёл гиганта, ошеломлённого неожиданным и дерзким манёвром капитана, со спины.

У самых дверей таверны, рядом с пустыми бочками для сбора дождевой воды (на Тортугу шхуна прибыла в самый конец сухого сезона – в августе месяце), их обдало вонью от сидящего здесь авраама – профессионального нищего, симулирующего сумасшествие. У него тряслась голова, закатывались глаза ко лбу, он норовил упасть оземь, только почему-то всё не падал. Мистер Трелони бросил ему в кружку пенни. Когда джентльмены прошли внутрь мимо орущего и отбивающегося от толпы хозяина таверны, авраам перестал трястись, осмотрелся по сторонам, поднял кружку и быстро, целенаправленно двинул куда-то, отпихивая зазевавшихся прохожих со своего пути.

В таверне Уайта, как и в любой другой подобной таверне, было темно и душно, неразборчиво пахло всем съестным подряд, витали пары дрянного винца и запахи прогорклого масла, сгоревшего в лампах. И в этом спёртом воздухе висел многоязычный гул – это спорили, кричали, пьяно плакали и играли в азартные игры мужчины самого диковинного вида и женщины, вида ещё более странного. И все они были взвинчены и обозлены неудавшейся, по их мнению, травлей быка.

Наши джентльмены стали высматривать себе место поспокойнее. На их счастье какая-то компания как раз покидала таверну, и джентльмены сели за освободившийся стол почти в центре зала. Гул голосов вокруг них настороженно стих на минуту, потом соседи загомонили с удвоенной силой, но атмосфера нездоровой заинтересованности вокруг джентльменов стала словно ещё плотнее.