Тайна испанского манускрипта

– Представьте себе, все живы. Канониру Хоксли отдачей пушки покалечило ногу… В спешке один его помощник банником плохо вычистил ствол, и когда стал забивать внутрь новый картуз, порох вспыхнул от жара. Помощника здорово обожгло… Несколько матросов сбило с ног обломками фальшборта*, наиболее покалеченных я уже перевязал. Пара лёгких пулевых ранений. Три рубленые раны. И вот Джордж… Помогите мне его перенести, я хочу зашить ему щёку.

По мере того, как доктор рассказывал, взгляд капитана прояснялся, морщины на лбу разглаживались, носогубные складки исчезали.

– Платон, помоги доктору, – приказал капитан.

– Есть, сэр, – ответил тот. – Рад, что вы живой, сэр!

Платон опять улыбался и походил на потрёпанного мальчишку. Он взял мистера Трелони на руки и понёс за доктором. Капитан проводил их долгим взглядом и, повернувшись к штурману, сказал:

– Пендайс, я вижу, что наша оснастка порвана в клочья.

– Да, сэр, – прохрипел штурман. – И шестифунтовое ядро насквозь прошило грот-мачту, на которой и без того много глубоких выбоин. От гафельного грота и марселя остались лоскуты. И так, по мелочи. Но, очень много, вот дерьмо!

– Джонс, – капитан обратился к боцману. – Поставь экипаж на соединение и сплеснивание тросов и концов… Пусть латают паруса и как можно скорее. Мёртвых – за борт. Плотника – на заделку борта и поправку грота!

Тут капитан запнулся, нахмурил брови и потёр лоб. Почему-то при имени плотника Шелтона его пронзила неприятная мысль, какое-то воспоминание, неясное ощущение, связанное с боем, причину которого он понять не мог, как сейчас не старался. Это было странно, но времени на раздумье не было – к нему уже подходил кок Пиррет, и капитан сказал ему:

– Пиррет, сообрази нам послештормовой завтрак… Что-нибудь вкусное. И выдать всем рома, конечно. А впрочем, чтобы бы ты нам сейчас не сделал, всё будет хорошо. Лишь бы побыстрее.

Капитан уже улыбался, взгляд его повлажнел, он громко обратился к команде:

– А ведь нас чуть было не потопили, братцы, на корм рыбам… Мы чудом отделались… Но теперь у нас есть отличный приз. Надеюсь, мы дотащим этого капера на буксире до Барбадоса и получим за него хорошие деньги… И я рад, что вы все живы! А сейчас – за работу.

Когда мистера Трелони внесли в форпик, он очнулся и стал невнятно требовать, чтобы доктор сначала оказал помощь другим раненым. Он всё повторял заплетающимся языком:

– У меня – так… П-пустяки… Только с-щека.

– Вы потеряли много крови, Джордж, не спорьте и молчите, – перебил его доктор. – Лежите смирно. Раненых у нас немного, я их всех уже обработал. Один вы у меня остались…

И повернувшись к Платону, он сказал:

– Плохо, что он пришёл в себя. Держи его крепче – вдруг начнёт вырываться.

Но мистер Трелони не вырывался. Оглушённый добрым глотком рома, обессиленный, почти в забытьи, он лежал тихо всё время, пока доктор, бормоча про себя в сердцах, зашивал ему щеку, и только мелкое дрожание ног сквайра говорило, что он в сознании.

Закончив шить, доктор сказал, вставая:

– Хорошо, что нас сейчас не качает… Получилось всё почти ровно.

****

Жара давила на «Архистар».

Море слепило глаза, и смотреть вдаль из вороньего гнезда капитану было ужасно трудно: внезапно навалилась усталость, а веки отекли свинцовой тяжестью. Но он сам выбрал себе эту вахту, отпустив спать всю команду, кроме вахтенного на склянках. Люди падали с ног, им нужен был отдых хотя бы на короткое время.

Ветер над морем стих, и дым из трубы камбуза ложился по палубе, смешиваясь с остатками запахов рома, варёной солонины и акульего мяса. В этой дремотной тишине удары склянок раздавались, как сквозь пуховую перину. Капитан потряс головой и подумал, что если сейчас на них наткнётся француз или испанец, то их передавят, как слепых котят.

Солнце медленно катилось к вечеру… Хотелось пить… Мысли путались…

Проснулся он внезапно – кто-то тряс его за плечо. Это был Платон, который залез на фок-мачту. Капитану стало неловко, что его застали спящим. Ноги его затекли от неудобного положения в бочке, но он ощущал себя посвежевшим и отдохнувшим. Казалось, что утреннее сражение было давно, или не с ним, или во сне, или, вообще, не в этой жизни. Стоял мёртвый штиль, шхуна едва качалась на пологих и длинных волнах.

Капитан спустился вниз. На палубе шла работа, которая с его появлением оживилась: сильнее застучали топоры, голоса зазвучали громче и смелее. Звонко ударили склянки. Капитан пошёл искать доктора Легга.

Доктор был в форпике, где для гамаков раненых выгородили место. Он казался тихим и измученным. Капитан спросил у него про раненых. Доктор рассказал обстоятельно о состоянии каждого, добавив, что сейчас все его подопечные спят, и устало потёр переносицу.

– Доктор, вы сами-то спали? – спросил капитан.

– Да, спал, – пробормотал тот невнятно. – Я здесь прикорнул, на стуле.

– Идите отдыхать, умойтесь и переоденьтесь, – сказал капитан и добавил жёстко: – Это приказ. Пойдёмте, я вас провожу. Заодно мы проведаем нашего сквайра.