Тайна исповеди

Я много думал про «своего» немца. Не каждому такой в жизни попался! Я пытался вникнуть в странную мутную мысль — что вот-де это мой дед оставил мне наследство. С какой формулировкой? Может, он хотел, чтоб я убил своего фашиста? И тем продолжил бы семейное дело? Отец мой по малолетству не воевал, а вот старший дядя — успел на войну и вернулся с нее, с орденами. Моя же медаль казалась мне незаслуженной, как купленный в подземном переходе диплом. Как-то же надо ее отрабатывать. Медаль — она хоть и школьная, но тем не менее.

Или — отрабатывать не надо? Я думал, думал про это, но ни до чего не мог додуматься и никому не рассказывал про свои мысли. Поди тут сам еще разберись. Небось многие про такое думают, но стесняются признаться. Боятся, что над ними будут смеяться. Или отправят в дурдом…

Глава 32. Ветеран СС

Помню, как там же, в Рейхе — ну а где ж еще? — я встретил своего, как мне тогда казалось, первого эсэсовца. Встреча дала мне просто укол щастья, это был такой опыт, какого я не чаял получить. Чудо, оно и есть чудо, что тут скажешь.

Дело было так.

Местные посоветовали в Берлине испанский рыбный кабак удивительной дешевизны (название не скажу, а то сразу все набегут, ну вас), и вот я пошел его искать, забыв название переулка — он ответвляется от Кудамма. Одного за другим я спрашивал разных прохожих, никто не слышал про это заведение, и вот я, напрягшись и сделав западную сахарную улыбку в очередной раз, остановил прохожего старика. Сразу подумав про него то же самое, что думал про всех-всех немцев, годящихся мне в деды: вот, он вешал партизан, жег детей в Хатыни, небось — хотя, конечно, был шанс, что и не вешал, и не жег. Дедуля, как я понимаю, сразу опытным ухом распознал мой славянский акцент — и отвечать стал на весьма приличном русском. Что-то, видно, щелкнуло у него в памяти. А спешить было некуда — ни ему, ни мне. Может, он тогда страдал от одиночества. Меня, как это часто с мной бывает, одолевало и мучило любопытство во всем, что казалось Рейха. И вот получилось так, что вдруг ни с того ни с сего, на улице, стоя на тротуаре — мы потом переместились на лавочку, — он стал мне, чужому человеку, рассказывать историю своей жизни. Она оказалась настолько странной, что я, когда дослушал до конца, жалел, что нет продолжения.

Старик назвал мне свою фамилию — скорей всего, вымышленную, потому что у него, как выяснилось в разговоре, были серьезные причины для конспирации.

Предисловие выкинем, начнем сразу с весны 45-го, когда он пошел записываться добровольцем в вермахт. Волонтера, однако, не взяли, по малолетству: «Подожди три года, парень!» (Вроде же брали чуть не первоклассников? Или это была красная пропаганда?) Сказали так, будто впереди у Рейха вечность и спешить некуда. Но пацан таки не зря волновался, что война закончится раньше, чем через три года, и он не успеет геройски умереть за родину. Мальчик был, что называется, из хорошей семьи, получил соответственное воспитание, «спасибо партии за это» — его отец был полковник, на фронте, на письма давно не отвечал, никаких о нем вестей. И вот пацан, которого не взяли в вермахт, подался в СС, а там ему встретились люди менее гуманные, зато более идейные, так часто бывает. Эсэсовцы похвалили ребенка за патриотизм и взяли к себе, поставили на довольствие, выдали форму и — самое главное — винтовку системы Mauser, такую же, какую мой дядя того же возраста украл на немецком складе в Макеевке. Когда шли бои за его родной город, за Бреслау (он же Вроцлав), эсэсовцев быстро рассеяли — и юного добровольца в числе прочих взяли в плен. Иногда таких вот пацанов красноармейцы просто пинком гнали домой. Куча примеров, сколько я слышал таких рассказов — ну, отметелят дурака, и всё, беги домой к мамке, и чтоб дальше без глупостей.

А с этим вышло иначе. Собеседник мой не вдавался в подробности своей биографии, но, видно, он чего-то натворил тогда в 1945-м — раз его не то что взяли в плен, а даже повезли (это если не врет) в Москву, вместе с другими «героями». И вот он через много лет с чувством рассказывал, как увидел Кремль, «утро красит нежным светом», а потом поворот и — ррраз! — Лубянка. Достопримечательности Москвы он рассматривал через зарешеченное окно автозака, это была его первая и последняя экскурсия по столице. Вот что надо было натворить пацану, чтоб удостоиться такой чести — доставки на Лубянку?

Слово за слово, и попал тинейджер в Воркуту, отбывать срок в шахте. 14-летнего — и в лагерь? Но Сталин разрешил даже и своих расстреливать с 12 лет, пожалуйста — а тут даже и не вышка, а всего лишь лагерь — подумаешь. Для фашиста это просто курорт, вместо пули в лоб!