Тайна исповеди

Пытаясь выбраться из нищеты, мать Райнера занялась бизнесом. Схема была несложная. Покупаешь бутылку шнапса, везешь ее в британскую зону, продаешь там бухло за 80 марок, на выручку берешь литр уксусной эссенции, дома разбавляешь ее водой 1:10 — и дальше в деревнях меняешь уксус на картошку, муку и яйца.

Вскоре после возвращения случилось важное событие: Райнер встретил — на вокзале — своего школьного учителя. Тот рассказал, что двое его коллег, оба нацисты, покончили с собой в 45-м. Причем один из них распорядился, чтоб его труп сожгли. Что это было — подражание фюреру?

— Мировоззрение, которое в меня вбили в школе и в юнгфольк, — было опозорено, вместо него — вакуум. Новой госдоктриной — марксизмом-ленинизмом — эта пустота не могла заполниться. Кстати, многих тогда коммунизм отвращал настолько же сильно, как до этого — национал-социализм. А вот верующих — уважали! Я обратил на них внимание, когда после войны кинулся искать, за что ухватиться, я хотел заполнить внутреннюю пустоту. В возрасте 21 года я был незрелым человеком, не было у меня стержня внутри. Я пытался найти что-то, что станет ценным для меня. Привязало бы меня к жизни. И вот мне кто-то сказал, что в нашем городке есть маленькая группа «Свидетелей Иеговы». При Гитлере (и не только при нем! — ИС) пойманных членов секты сажали в лагеря. И старший той группы — отсидел. (Сперва у нацистов, а после его посадила Штази.) Я нашел их и стал к ним ходить. Думал: раз эти «Свидетели Иеговы» даже в лагере не отказались от своих убеждений — значит, в них есть сила! Члены секты принципиально не участвовали в политической деятельности, вот и я решил не вступать ни в какую партию. Мне и той партии, моей первой, хватило на всю жизнь!

Я поверил «Свидетелям». В то, что они рассказывали. О том что люди, которые верят в Иегову и распространяют его идеи, уцелеют после Армагеддона, когда мир будет уничтожен, — и останутся жить на Земле вечно. Это было, конечно, иррационально. Но тогда я в это поверил — и после верил еще долго. Глупый был, молодой… Но позже у меня появились сомнения. Верх взяли другие мысли. Я думал о том, что, если Бог всемогущ и ни один волос с головы человека не упадет без его воли — как же он допустил, что его избранному народу, народу Библии, те есть евреям, выпали такие страдания? Ну и что же тогда есть — Добро?

Но «Свидетели» мне все-таки помогли. Ненадолго, но все равно я им благодарен. Я тогда попал в сообщество, которое хотело добра и делало что-то хорошее для людей.

А потом я стал атеистом, — когда понял, что цели, которые ставит религия — недостижимы. Ну это же невозможно, чтобы человек жил вечно! Католики и протестанты, в отличие от «Свидетелей Иеговы», думают, что люди после смерти попадают кто в рай, кто в ад. Это тоже мне кажется слишком примитивным и наивным… В общем, я понял, что религия служит интересам и целям эксплуатации, обслуживает интересы власти.

Убийственная тема — зверства в концлагерях. Слухи и раньше ходили, про ужасы, которые там творились, — но большинство населения в это не верило: «Как немцы могли вот такое вытворять? Да это же невозможно!» Я сам в это не очень верил, ведь мы, немцы, благородные и добрые люди! Этой правдой о том, что творилось в лагерях, мы были просто раздавлены. Мы стали беспомощными. Ну, кто-то это понял давно, но — не большинство простых людей… Понять мешало и то, что немцы были благодарны фюреру — за то, что он осчастливил нацию. Многие же при нем впервые стали есть досыта.

Я понимаю, что Райнеру трудно было поверить в ужасы немецких концлагерей. Он ведь сам — лагерный зек. Сидел. Так ему в лагере, в Бельгии, выдавали и тушенку, и пиво, и вино, и кэш, там для зеков было и варьете, и кинозал. Так нешто родные, свои, немцы — хуже каких-то бельгийцев? Да не может такого быть!!!

Один коллега, старичок-переводчик, рассказывал мне про вот то самое. Он видел, как солдаты, впервые вошедшие в лагерь в 45-м, смотрели на эти полутрупы зеков — и начинали рыдать. Многие блевали. Кто-то в страхе бежал, когда мумии тянулись к ним, чтоб обнять освободителя или хоть потрогать. Живые скелеты пытались аплодировать, но сил не было, их жалкие ладони просто соприкасались, не издавая никаких звуков. Солдаты протягивали зекам винтовки — ну-ка, застрелите охранников! Какие-то надзиратели еще оставались, те, кто почему-то не успел сбежать… Однако оружие оказывалось слишком тяжелым для живых мертвецов. Коллега Сэлинджер, военный переводчик (где ж это он выучился немецкому? Просто в Нью-Йорке в те годы полно было жителей, которые общались главным образом на идише, сильно смахивающем на берлинский диалект), рассказывал своей дочке Маргарет: «Запах горелой человеческой плоти никогда не выветрится у меня из ноздрей, сколько бы я ни прожил».

Да… Запах сожженных трупов. Да плюс же еще дерьмо, гниль, моча, блевотина…

Кстати, мода на фильмы о живых мертвецах пошла как раз после войны. Нетрудно догадаться, где американские режиссеры черпали вдохновение. Кругом, блять, зомби!