Тайна исповеди

Многие спрошенные мной македонцы обижались:

— Страна оккупирована! Каждая вторая машина на дороге — натовская…

И точно, машины блока северных атлантов — с белой галочкой на двери, которая смотрится русской буквой «Л» (у которой левая ножка короче правой), — беспрерывно сновали туда-сюда.

Обилие камуфляжа сделало Македонию похожей на русский оптовый рынок, кишащий охранниками. Современный военный дизайн, он решен в дачной, рыбацкой стилистике, и потому впечатление почти мирное. Ну разве что некоторые детали цепляли, немного задевали: например, натовская привычка закатывать рукава кителя (это ведь и вам что-то напоминает?) и обыкновение ходить по городу в каске. Ну будет нормальный человек ни с того ни с сего, посреди мирного гражданского населения, в жару — напяливать на голову железную кастрюлю, довольно тяжелую причем?

Очень тонкое переживание: в пасхальное утро разбудили меня не колокола, чего можно было ожидать в праздник в православной стране, — но тарахтение вертушек. Я вышел на балкон и долго рассматривал пару черных натовских вертолетов, облетавших город. Нашли время, а? И такая деталь: в Чечне вертолеты летали низко, чтоб пулеметчик снизу не успел прицелиться, грохот-то слышен, а откуда — не понять сразу. А в Македонии иностранные вертушки — высоко летали, как будто они у себя дома…

Но, с другой стороны, присмотришься к натовским солдатикам поближе — так они вроде нестрашные! Деликатные, чистенькие, сытые, неестественно трезвые. С модельными прическами, с усиками, с бородками, как у д'Артаньяна. Вы таких ребят много видели в Европе, они вам услужливо подносили, допустим, пиво в кафе…

Единственный недостаток этих в целом симпатичных ребят в том, что на них чужая форма. И в эту униформу уже были к тому моменту переодеты армии 19 серьезных стран…

Странное, должно быть чувство — проснуться однажды утром в своей стране, оглянуться — а вокруг чужие солдаты, а сам ты весь такой штатский, безоружный, то есть как будто голый. Наши родители вот так были неприятно удивлены, когда в их города вошли в 1941-м немецкие войска…

… У газетного киоска стоит натовец с французским флажочком на рукаве. Судя по нашивкам, это капитан, и фамилия его — Дюбуа.

— Капитан! — говорю я ему. — В прошлый раз мы с вами были вместе! А теперь — по разные стороны баррикад.

— Какой такой прошлый раз? — удивляется он.

— Дюбуа, я тебе толкую про ту войну! Вторую мировую! А теперь вы, смотрю, к немцам переметнулись! И стали против нас. Вот у вас кто друзья теперь — боши…

— Никакие они мне не друзья, — говорит капитан обиженным голосом. — Я тут ни при чем. Я — маленький человек, — он краснеет, оправдываясь.

Я жестоко напоминаю ему про их маршала Петена, которого французское Сопротивление обзывало «маршал Пютен» (то есть по-французски «проститутка» — тот тоже дружил с немцами.

Капитан ничего не отвечает.

А вот британский сержант Кен. Я с ним завел беседу на улице:

— А если вы начнете наземную операцию и русские вмешаются?

— Русские? Нет. They can't afford the war. (То есть слабо русским.)

Ну-ну… Не потому, что умные или деликатные, а — слабые! Интересно, правда?

Вот еще один британский военный — девица Гейл, капрал.

— А что, — спрашиваю, — может, Лондон побомбить? Наказать за Северную Ирландию? Справедливо было б?

— Ну, это всё слишком сложно, — отвечает она политкорректно. Их там, видно, хорошо охватили парт-политработой.

Вмешивается другой капрал, Фил, тоже британец.

— Северная Ирландия? Был я там. Но никаких беженцев я там не видел. Так что это разные вещи! — торжествует он, типа переспорил меня с моими дурацкими аргументами.

— А вы их слегка побомбите, ирландцев, — и побегут как миленькие! Ваш брат, европеец, такой — кишка-то тонка у него.

— Ты думаешь? — чешет он репу.

А вот старлей Франсуа, тоже, как вы понимаете, француз.

— Тут как в Чечне! — говорит он, намекая на то, что кто ж без греха.

— Но есть одна маленькая деталь, есть одно существенное отличие, а? Понимаешь, какое?

— Ну да, верно… Югославия, в отличие от Чечни — суверенное государство… Но у меня и на это есть ответ: если б Гитлера остановили сразу, в 1938-м, то большой войны бы не было! Вот и тут то же самое…

Но всех этих военных объединяло одно. Все они сказали мне, что к наземной операции готовы. И считают ее неизбежной.

— И не страшно вам будет помирать? — допытывался я цинично.

— Так мы люди военные, прикажут, так и помрем…

Тон их, когда они говорили, был вовсе не парадный, а весьма мрачный — так что, похоже, они всерьез про это думали…

А самое интересное было в лагере Стенковац, что у деревни Непроштено. Детская площадка, качели: это всё немецкие солдаты — лучшие друзья европейских детей, вот, построили! Один из этих друзей мне особо приглянулся: этакий кинематографический персонаж, худой, в очках, а на голове у него форменная кепочка с длинным козырьком, это ретро, знаете, мода лета-осени 1941 года, в свое время покорившая всю Европу. Симпатичный, одним словом, паренек. Подзываю его.

Подходит, улыбается. Я ловлю пробегавшую мимо албанскую девчонку лет четырех, поднимаю ее и вручаю немцу: