Тайна исповеди

В Совке, как нас учил черно-белый ящик, секса не было, но немкам Совок был не указ. Про это надо отдельно рассказывать. Хотя, с другой стороны, ничего у них не поперек, всё как у людей. Но, с третьей стороны, в этом деле же главное — не та анатомия, а, как известно, головной мозг. Всё в голове! Вся любовь, вся койка. Конечно, такие мысли могли и в старое время прийти в голову. Но у многих была иллюзия, что телесное — сильней мыслей. Что грубая материя — якобы — сильней бесплотных идей и невидимых озарений! Кругом была большая ложь про то, что идеализм — смешон, что он для очкариков и лохов, для ботаников. Для старушек, на худой конец. Мысль, типа, вместится, втиснется в жесткое ложе, куда ж ей деваться, иначе-то. Мало кто задумывался про то, что сперва была идея, невидимый чертеж, мысль — а уж потом на воображаемых линиях нарастают кости и мясо! После, когда туловище наберется сил, его кидает куда-то невидимая сила, мысль, идея или еще что в этом роде… И куда реже — физический пинок.

В универе училось сколько-то десятков русских. Кроме переводчиков, еще журналисты и экономисты. Они сразу нам, новеньким, посоветовали ехать в центр, на Ахтцентен Октобер — так по-немецки будет «18 октября», в честь какой-то идеологической даты, — там размещалось одна из универских общаг.

— А зачем?

— Ну как — зачем? Вы ж языка не знаете, с немками, значит, рано знакомиться. Так что на первое время вам придется дружить с болгарками, а они как раз там и живут. Русский они знают прекрасно.

Гм…

Но я к ним не поехал. Вот еще! Болгарский мне, в отличие от Парфенова, был ни к чему. И, отказавшись от легкой добычи, я без страха (и упрека) ринулся на немок. Впрочем, не могу сказать, что они оказывали ожесточенное сопротивление. Немало их полегло на личном фронте. Будни сексуальной революции — вот что это было. Мы, ее совецкие активисты, всё еще были на нелегальном положении, числили себя как бы диссидентами насчет этого дела, мы наслаждались романтикой сопротивления, с придыханием говорили о свободе. Они же, там, освободились давно, привыкли уже к воле — и были совершенно спокойны. Рутина! У нас в головах мотались только обрывки теории, мы что-то слышали про чужой студенческий Париж/ Нантер 1968-го. Никогда уж нам не испытать того, что творилось тогда там! Мы поздно проснулись. И не доехали до той яркой destination, упершись в серую берлинскую стену. Вылезай, приехали… Да и — куда немцам до французов! Солдатская германская прямота, тяжелое излучение ихнего звериного марксизма не могли не исказить веселую парижскую идею. Но что-то от первоисточника всё ж таки осталось. Да, может, именно самое главное — и осталось. И досталось нам, ну, кому-то из нас. Теперешний конвейерный секс-туризм по Таиланду — это жалкое подобие левой руки, дешевая азиатская подделка, она против настоящей сексуальной революции в Европе, даже против ее отголосков — видится пошлой шуткой.

Вот эти реалии победившей сексуальной революции определяли жизнь совецкого студента. Liberte egalite amour toujours, как-то так. Make love not war. Я с грустью ностальгирую по немкам моей молодости. Какие они были сентиментальные и самоотверженные! Какие верные — даже если еблись налево и направо, не видя в этом ничего предосудительного, главное же — чтоб всем было хорошо. Как они смеялись над русскими подружками, которые из проходного one night stand устраивали разборки шекспировского накала! Верность же немок состояла не в том, чтоб блюсти слизистые оболочки, — но в способности крепко дружить, невзирая на еблю. Эта всегдашняя готовность прийти тебе на помощь! Честность в рассказах о своей жизни, включая блядство! И — никакой жеманности. Которой отличался Совок. Вся эта русско-совецкая лживость, вранье про духовность и асексуальность. Немки же — из моих знакомых — никогда не делали вид, что ах они возвышенные недотроги. Я просто их полюбил с самого начала. Они (были) прекрасны! Ловили мои желания и поддерживали любой кипиш! И ты, как человек, у которого есть совесть, — конечно, откликался на это и изливал на них свою благодарность.

Вообще, вы будете смеяться, но немки — очень душевные. Не все это понимают, но немцы и немки — два разных народа. Немецких самцов с трудом можно терпеть. А вот их женщины — разительно отличались от наших тогдашних и, вот только что пришла в голову мысль, по легкости были похожи на наших сегодняшних. Прямые и открытые, не скрывают своих даже и неприличных желаний и не прикидываются, что им это всё не интересно. Они сразу кидались заботиться о мужике, который им в жизни выпадал, не показывая, что якобы делают ему одолжение. Им было все равно, как они выглядят голыми, смотри не хочу. Не изображали из себя трезвенниц и девственниц: чуть что — и сразу понеслась. Во все тяжкие.