Тайна исповеди

Вот эта наивная вера в то, что можно весь вечер гулять в кабаке, выпить самый дорогой коньяк, сожрать всю белужью икру, отмудохать братву и ментов, трахнуть пару официанток, разбить зеркала и люстры — и спокойно уйти, не заплатив ни даже тыщи? Чтоб тебя не догнали и не размазали бы тебе печень по асфальту? И никуда не запихнули тебе бутылку от шампанского? Впрочем полно людей, которые простодушно верят в такие чудеса, в добрых фей и прочие радости…

Оставшись в холодном космосе один, я без Димона погружался в тоску так глубоко, что выныривать обратно желания не было, и подумывал последовать за ним, пойти той же дорогой, сделать, как он.

Я часто вспоминал поначалу его свежий труп. Теплое, не успевшее остыть тело. Еще как-будто не безнадежно, не безвозвратно мертвое. Димон сколько-то минут казался живым, но на самом деле это было уже — фсё, за гранью.

Я, глядя на эту его как бы настоящую, с виду так и подлинную живость, продолжал надеяться, что он сейчас очнется и вернется к нам, потому что очень этого хотел. И кинулся делать трупу, мертвому парному мясу, искусственное дыхание. Как нас учили в школе на каких-то уроках, где детей готовили к атомной войне. Стал я, значит, делать… Это вот неестественное дыхание. Не замечая, не видя, что на мертвеце успели проступить трупные пятна. (Которых я раньше, впрочем, нигде и никогда не видел и потому распознать не мог.) Я вкачивал в холодеющие легкие теплый воздух, и он выходил обратно с шумом, грудь издавала тихий хрип — ну чем не дыхание! Этот мертвый выдох был (еще) даже немного теплый. Кадаврический поцелуй — из фильма ужасов. Целуя мертвеца. Ладно б еще юную красавицу! Которую я как бы мог оживить, поднять из хрустального гроба, воскресить и дальше, как в сказке, драть с полным правом в хвост и в гриву — но нет! Мужик целует покойника. (Это прям эмблема XXI века.) За что такое наказание?

По пьянке я вообще иногда глубокомысленно думаю: что такое человек? Двуногое без перьев или как там? Кого мы считаем людьми? Взять, к примеру, бомжа, вот он лежит на асфальте, умирает. Кто из нас готов ему сделать это вот так называемое искусственное дыхание? Ну или возьмет его, замерзшего до полусмерти, к себе домой, чтоб тот немного обогрелся и ожил, и выжил? Да никто. Бедно и грязно одетый человек с не таким как у тебя запахом — не считается человеком. Мы оставим его подыхать на улице. Типа мы люди, а он — нет. Кто ж он тогда? Почему мы, бросив его, как бы не человека, думаем, что сами после этого пассивного деликатного убийства остаемся людьми?

… я отпрянул на пару секунд и увидел, что глаза Димона закатились и немного остекленели, как у рыбы на прилавке. Я как-то отстраненно еще наслаждался цветовой гаммой: у трупных пятен — цвет свежей малины! Ну или, прочь от поэзии, цвет свежеочищенного буряка.

Смерть, расставание, бесконечность, одиночество. И верность: теперь Димон больше никогда не предаст меня и не тронет никого из моих любимых людей. Включая женщин.

Если бы у меня была гарантия ну или хотя бы уверенность, что мы встретимся с ним там, в аду, где держат ушедших в побег из этого мира. То я бы… Но были серьезные сомнения: а вдруг мы там не пересечемся и встречи не будет? Смысл ада еще и в том, что там не будет с тобой любимых людей, — иначе что ж это будет за ад такой? Это только про рай и про путь в него пишут, что умирающий встречает там своих близких, включая кошек и собак…

К тому же я — и не только я — не был до конца убежден, что он сам решил свой вопрос. Что собственноручно вернул билет. А вдруг это всё не так? Хорош был бы я, если б всё бросил и поспешил в ад — и на месте узнал, что Димона там нет. Ха-ха.

— Да ты просто придурок! — сказали бы мне черти. — Любим таких. Вам тут тебе самое место. У нас есть специальное отделение для тупых.

Вот это был бы ад так ад! Безукоризненный, идеальный. Вот тот самый, про который писал Грэм Грин (в Heart of the Matter), то есть приписывал эту мысль полицейскому капитану, персонажу по фамилии Скоби. Что-де ад — это не раскаленные сковородки, но вечное чувство страшной потери. И так — до нового big bang. Я переводил на некой тусовке в CERN, и физики там рассказали, как видят это всё. Всё начинается с того, что некая точка, в которой собрана в сжатом виде вся материя Вселенной, этот первоатом, вдруг начинает разворачиваться, расширяться, из него создается наш мир, а потом, через пару миллиардов лет — взрыв, и опять всё собирается в точку.

— И сколько раз так уже было?

— Не знаем! Это за пределами нашей науки.

— А с чего вдруг эта точка начинает разворачиваться во Вселенную?

— И это за рамками физики.

— То есть это может сделать некий творец? Бог, к примеру?

— Нашей науке это не противоречит. Ну, допустим, Бог…