Тайна исповеди

В 1942-м разведчики шли по проселку недалеко от Лебёдок и наткнулись по пути старую церкву, давно закрытую и разоренную. Местные оттуда растащили что могли, а что осталось, то запакостили и испохабили, как водится. Свои всё это сделали, здешние — кто ж еще.

И вот комсомольцы эти зашли туда, в оскверненный храм, и увидели на стенах остатки старых фресок. С них еще смотрели, бледно, древние лики. И ребята не удержались, надумали себя порадовать, скучно же. И они для веселья стали бить из автоматов по нарисованным святым.

Постреляли, посмеялись — и пошли себе дальше.

А иногда же бывает так, что наказание за что-то ужасное следует быстро, без промедления — еще и счастливая улыбка не успевает сойти с лица злодеев. Немцы, расквартированные в Адамово, услышали эту стрельбу, и их командир послали отделение, выяснить, что там такое. И вот когда те наши разведчики шли через горку, их положил немецкий пулемет, всех до одного — часу не прошло с комсомольского развлечения.

Немцы вернулись в Адамово, в «свою» деревню. Какие-то из них были на постое в доме деда Егора. Дом так назывался по старой памяти, так-то Егора давно сослали и след его пропал. Он был кулак, ну а как же, богатый — держал двух коров и летом брал пару работников, стало быть, эксплуататор, понятное дело. А зимой никого не нанимал, вдвоем они с женой обходились, вели хозяйство. И шили разное, оба, он и жена, на заказ. Богачи, ага. Отправили их в Сибирь, но они до нее, небось, и не доехали. Не то б написали родне.

В доме, после того как пропал Егор, осталась племянница «кулака», Елена, с четырьмя детьми. Она в детстве, в голод, была отправлена из города к родне, на время, да так и осталась. Вышла тут замуж, но ненадолго: мужа забрали в Красную Армию и он быстро, к осени 41-го, пропал без вести, и больше про него никто так и не узнал ничего. Был бы жив, от него б дошли какие вести. Написал бы.

Дом был настолько просторен, удобен и чист, что немцы именно туда сносили туда своих раненых.

Старшая из детей, Марья, была тогда совсем мелкая, но ей запомнилась такая детская роскошь: немцы дали ей горсть конфет, подушечек. Она от радости плясала на постели. Конфетки там полдня лежали, дети на них долго смотрели, любовались, жалко было есть такую красоту, — но потом, конечно, съели, а как иначе.

Она не понимала, что такое эти немцы, соображала только, что это мужики какие-то чужие, не наши, и говорят непонятно.

После их всех, хозяев, из избы выселили. Немцам самим места не хватало, а тут еще туземцы! Но выселенным разрешили разместиться в погребе. Марья помнит, что заболела тогда, ее мучила жажда, а за водой выйти нельзя было, наверху в тот день стреляли. Ну и дали ей рассолу напиться, из кадки, что в погребе. Больше пить было нечего.

Стрельба долго не утихала, немцы чем-то гремели наверху, потом постучали в крышку погреба. Елена вылезала посмотреть и увидела, что постояльцы высыпали в сенцы жар из железной буржуечки, и уж стенка занялась. Хозяйка огонь потушила, успела, не то дом бы сгорел. У нее ведра с водой стояли наготове, немцы ж заранее предупредили:

— Так, мол, и так, нам приказ — спалить дома, ослушаться мы не можем, но и баб жалко с детьми, мы тебе загодя дадим знать, — как подпалим, ты сразу и туши.

Это был такой отклик фюрера на сталинский приказ — при отступлении жечь деревни, чтоб противнику негде было греться. А население — ну что ж, если Сталин своих русских не жалел, то с чужих фашистов вообще какой спрос?

Немцы объяснялись с Еленой тремя или четырьмя известными им русскими словами и еще на пальцах, тыча ими то в окно, то в ведро, но было понятно. Снаружи немцы плеснули на угол бензином, уже пошло гореть, но бабе удалось ликвидировать очаг возгорания. На этот угол обугленный и сейчас можно посмотреть, дом до сих пор стоит.

Немцев тогда отогнали, вернулись наши, командир поселился в этом же «кулацком» доме, наилучшем, дед Егор же был серьезный человек. Отъевшись и отоспавшись, красноармейский босс начал харассировать хозяйку. Она удивилась: на такое даже немцы не замахивались! Не позволяли себе, почему-то. Наш командир психовал, требовал, но ей как-то удалось его пристыдить. Невыгодное сравнение с немцами красного командира огорчило, но он это проглотил, последствий не было — оставалась у него совесть, не совсем пропащий человек! Vip-ухажер отстал от Елены, а больше ей ничем не помог, но и на том спасибо.

Так что, значит, было и от немцев хорошее. Хорошее! Это надо понимать.

Немцы, немцы… Всё ж не самые они плохие, против всех прочих. Это я себя так утешал, успокаивал, и — не без успеха! Как-то меня это утихомиривало.

Немцы и убийства. Про это лучше бы, конечно, без подробностей. Так еще классик учил! И вот какими словами: