Тайна исповеди

Вот этот проклятый вопрос — сам ли Димон это самое или ему «помогли», выпихнули из этой жизни, телесной и веселой? Поди теперь разбери. Наш третий, третий человек — а он что, как? Что, раздувать это до накала «Гамлета»? Избитый сюжет — человек убил брата, чтоб забрать его жену к себе в койку. И что теперь делать? Раскручивать эту историю? Бросив всё? При том, что всё это могло оказаться — скорей всего и оказалось бы — бредом? Кто убил? Если таки убил? Вдруг, например, удалось бы доподлинно узнать, как именно всё было — но что потом делать с этим знанием? Написать заявление участковому? В прошлый раз, с Женей, я ничего никуда никому не писал. Просто жил с этим тяжелым знанием. Как мог, так и жил. Да и до сих пор живу.

Что вообще творится вокруг? Сколько убийств совершается тут и там? Я про те, что не раскрыты. Убийцы ходят по улицам, смотрят на нас, улыбаются. Они передают нам солонки в вагоне-ресторане, с таким видом, будто в этом — смысл их жизни… Не исключено, что мы говорим с ними, обедаем, пьем водку, работаем. И даже — любим их? Возможно ли такое? Я точно знал, что — да, возможно. И жил, жил с этим. Что это было такое? Страх? Я боялся столкнуться с жесткой силой? С холодным железом власти? Мне страшно стало б смотреть человеку в глаза, если б я выдал, огласил ему страшную тайну про него самого? Которую он и так знал получше меня? И после этого всё б сломалось? А вдруг — это я от балды — во мне крутилась строчка: «Мне отмщение, и аз воздам?» Ничего не могу исключить — ни подтвердить, ни опровергнуть… Я не хочу в это вникать, тем более что уже поздно. Слишком поздно — поезд давно ушел. Да и сколько кругом людей, которые активно не хотят знать, кто и кого убил. Тут и там прячут и жгут архивы. Большинству хочется скрыть, упрятать это всё. Не обмана и не корысти ради — может, у людей просто нет сил глянуть в лица убийц и палачей. Сойти с ума, заглядывая в черные мертвецкие бездны — или забыть, забить на всё и — жить? Как-то, да жить. Даже если условие жизни — терпеть несправедливость.

А?

Такое не раз бывало… Умер — и ладно, ну что ж теперь. Что, конечно, неизбежно наводит на мысли о чистых убийствах. Которые не будут раскрыты. В смысле ты — если убил — не будешь разоблачен. Все думают про такое, но стесняются признаться. Само собой!

Про раскрытие: сколько кругом разговоров про частных детективов! Чтоб понять что-то про убийство, нужны особые усилия. И деньги, чтоб нанять Шерлока Холмса. Который случайно окажется гениальным. А не просто наркоманом. И будет бесстрастно вести расследование. Готов будет умереть за справедливость. Сражаясь с профессором Мориарти. Видите, как всё просто? И статистика ж есть по людям, пропадающим без вести без всякой войны.

А, да, еще ж и война. Убивай не хочу! За это даже похвалят. Да и без войны — те расстрелы по схеме «10 лет без права переписки» кого-то удивляют? Не зря всё с этим тихо, все вроде довольны. Кругом спокойствие. Народ безмолвствует. Палачи считали себя солдатами — вдруг не зря? Это что же, была война, которая всё спишет?

И октябренком, и после я доставал деда расспросами про войну. Вторую. В смысле — вторую в его жизни. Я никогда не мог понять, да, небось, уже и не пойму, как это: в мороз сидеть в окопе круглыми сутками? А выскочить из укрытия и бежать навстречу вражеским пулеметам — про это я понимаю еще меньше. Я бы, пожалуй, так не смог. Скорей всего, меня б расстреляли за невыполнение приказа, окажись я в такой кошмарной ситуации. И я б не особо огорчался перед казнью, как мне кажется — быстро сошел бы с ума. Ну а когда случается такое, то уж ничего не страшно.

Я самым пристрастным образом расспрашивал деда про подробности. Чем больше я расспрашивал и слушал его, тем меньше понимал.

Как он вообще попал на фронт? Имея железную бронь? Точнее, угольную, которая была не менее надежной.

Дед запомнил звук льющейся воды, ее Сталину наливали в стакан из графина — по радио это было хорошо слышно! А еще видел на Красной площади елки, торчащие из ящиков с песком. Закрашенные в цвет хаки кремлевские звезды. Обшитый фанерой Мавзолей. Москва-реку, от берега до берега затянутую камуфляжем. И на площади Свердлова — обломки сбитого немецкого бомбардировщика.

Война войной, а учебный процесс — первое время — у них шел по плану. С той поправкой, что ночами студенты не спали, а дежурили на крышах, готовые тушить зажигательные бомбы, засыпая их песком.

В первые те военные месяцы деда то забирали в армию, даже выдавали обмундирование и назначали на должность, однажды аж командиром роты, — то отправляли обратно доучиваться. Наконец, в декабре он получил диплом горного техника, и сразу выпускников отправили в «Наркомуголь» — жечь архивы, чтоб не достались немцам. Стало понятно, что город собирались сдать врагу… И вот ответственные работники выкидывали из окон самые важные бумаги, внизу их забрасывали в костер, недогоревшие приказы летали по двору, черные хлопья висели в воздухе, это было слегка похоже на метель из грязного снега, — примерно в таких картинках теперь подают тему ядерной зимы.