Тайна Карлоса Кастанеды. Часть I. Описание мира

Если он вместо этого испарится в пространстве или улетит к звездам, тональ по крайней мере содрогнется. Фокус, надувательство, иллюзия – вот спасительные для него слова в подобных случаях. Третьей фундаментальной опорой «описания мира» можно назвать стабильность (повторяемость) образа. Кот не может превратиться в оленя, человек не может отрастить крылья, и если вы оставили на стоянке свой автомобиль, то вряд ли, вернувшись, обнаружите на его месте баллистическую ракету. Представьте, какая чушь полезла бы со всех сторон, если сегодня вода закипает при 100 градусах по Цельсию, а завтра – при 14 или 220? Если ваши любимые цветы сегодня – розовые, а завтра – серые в крапинку и т. п.

В-четвертых, тональ изо всех сил цепляется за идею целостности. Он способен функционировать, если окружает себя полными (полноценными) образами, за которыми стоит синхронность или скоординированность сигналов, поступающих по разным сенсорным каналам (через зрение, слух, осязание, обоняние и даже вкус). С другой стороны, такая скоординированность неминуемо связана с идеей пространственно-временного континуума, законы которого неоспоримы, в противном же случае «возмущенный» тональ объявляет забастовку и отказывается участвовать в перцепции вообще либо (преодолев инстинкт самосохранения) разрушается, патологически сужается, избрав тот или иной тип регрессии. С последними случаями нередко имеют дело психиатры. Подумайте, как бы вы отнеслись к ясно видимому объекту, который имеет запах и вкус, но его никак невозможно пощупать? Или, наоборот, нечто невидимое, но жужжащее и вечно сующееся вам под ноги? Читайте психиатрические справочники – там вы найдете много «лестных» определений в свой адрес.

Каким образом дон Хуан обошелся с непрерывностью Кастанеды, мы уже вспоминали в предыдущем разделе. Превратившись на его глазах в дряхлого и слабоумного идиота, он подорвал веру тоналя в столь жизненно важную идею его бытия, что Карлос достиг «места без жалости»: тональ забастовал всерьез и отказался «жалеть себя», т. е. попросту отказался на время от целесообразности своего существования. Ожидаемость (предсказуемость) событий подвергается со стороны дона Хуана и его эксцентричного «ассистента» дона Хенаро постоянным, многократным и достаточно грубым нападкам. Во-первых, предпринимая очередную атаку на крепкий тональ Кастанеды, дон Хуан всегда подчеркивает: «У меня нет никакого плана».

Причем для нас не имеет никакого значения, действительно ли маг «импровизирует», прислушивается к недоступному для нас «зову намерения» или вполне осознанно конструирует западню, согласно собственной культурной традиции. Главное – это неожиданность, остановка предсказуемости, нелепая «брешь» в описании мира. Он сбивает с толку и пользуется растерянностью тоналя, чтобы проиллюстрировать некие таинственные «обломки», ценность которых, быть может, и состоит только в том, что они чужеродны, они – извне, мистическая галька на берегу океана Реальности. Добиваясь этого, он любит пользоваться перцептивными контрастами: свет – тьма, звук – тишина и т. д. Сколько раз он в минуты самого глубокого затишья издавал пронзительные звуки, от которых кровь застывала в жилах, а потом снова требовал глубокой, почтительной тишины! И тогда случалось, что приходили «непостижимые вещи». Благодаря этим проказникам мир делается «непредсказуемым», как в знаменитых фантасмагориях Льюиса Кэрролла.

Например, существо из параллельного мира – «союзник» – настойчиво предлагается Кастанеде в качестве забавного посетителя, которого можно ожидать в любой момент.

«Теперь союзник непременно придет к тебе, независимо от твоего отношения к нему. Ты можешь сидеть без дела или думать о женщинах и вдруг – хлоп! – кто-то похлопает тебя по плечу. Обернешься – а сзади стоит союзник», – шутит (?) дон Хенаро (II).

«Ладно, – сказал я. – Что делает в таком случае воин?

Дон Хенаро подмигнул и почмокал губами, как бы подбирая подходящее слово. Он неотрывно смотрел на меня, потирая подбородок.

– Воин делает в штаны, – произнес он с величественной невозмутимостью, доступной только индейцу» (II).