Тайна Катынского расстрела: доказательства, разгадка

Фотоснимки с записей Меньшагина из его блокнота при этом прилагаются.111

Большинство меньшагинских заметок посвящено гонениям и предстоящим расстрелам евреев. И только в одной из записей речь идёт о польских военнопленных:

13. Ходят ли среди населения слухи о расстреле польских военнопленных в Коз[ьих] Гор[ах] (Умнову).112

Меньшагин не записал «расстрел немцами». Поэтому у кого-то, возможно, появится возражение: Меньшагин, дескать, интересовался расстрелами поляков советскими властями. Но из контекста самих записей – а остальная их часть описывает действия Германии – явствует, что такое предположение крайне маловероятно.

Зато содержание самой записи свидетельствует о её подлинности. Ведь если бы Советы сфальсифицировали записку Меньшагина, зачем тогда делать её такой короткой и лаконичной, да ещё без прямого обвинения нацистов? Не ясно в таком случае и то, почему так много места уделено расстрелам гитлеровцами евреев, а вопрос о казни польских военнопленных промелькнул лишь в самом конце в очень кратком и двусмысленном упоминании?

В отношении «Умнова» доклад Комиссии Бурденко поясняет:

Умнов, который упоминается в записи, был начальником русской полиции Смоленска в первые месяцы его оккупации.113

После отбытия 25-летнего тюремного срока по обвинению за измену родине Меньшагин вышел на свободу и написал воспоминания, опубликованные в 1988 году в Париже издательством YMCA Press.

Если бы Меньшагин подтвердил показания в Нюрнберге своего бывшего помощника – заместителя бургомистра Базилевского о том, что его начальник знал о расстреле польских военнопленных нацистами, никакой «катынской тайны» не существовало бы. Но Меньшагин, наоборот, заявил, что замечания Базилевского «совершенно не соответствуют действительности». Тем не менее, Меньшагин подтвердил слова Базилевского, когда тот давал показания об участии бургомистра в попытке освобождения из лагеря одного своего знакомого.

Базилевский: В связи с тем обстоятельством, что в лагере для русских военнопленных, известном под именем «Дулаг 126», существовал чрезвычайно жестокий режим, при котором военнопленные сотнями ежедневно умирали, в силу этого обстоятельства я старался по возможности всех, по отношению к кому можно было найти повод, освобождать из этого лагеря. Вскоре я получил сведения, что в лагере находится известный в Смоленске педагог Георгий Дмитриевич Жиглинский. Я обратился к Меньшагину с просьбой возбудить ходатайство перед германской комендатурой Смоленска, в частности перед фон Швецем, об освобождении Жиглинского из лагеря…

Меньшагин сказал на мою просьбу: “Что же, одного спасём, а сотни всё равно будут умирать”. Однако я все-таки настаивал на ходатайстве. Меньшагин после некоторого колебания согласился войти с таким ходатайством в немецкую комендатуру.114

Базилевский показал, что Меньшагин со слов оккупантов говорил про их намерения казнить польских военнопленных. И две недели спустя, т.е. в конце сентября Меньшагин сообщил, что поляки уже расстреляны.

В своих мемуарах Меньшагин отреагировал довольно странно: