Тайна корабельного кладбища. И я плавал по Дунаю

Ну и пусть! Поеду лучше к папиному брату в Клайпеду. У него собственная парусная яхта. Погоняю на ней по заливу. Родители согласились, и я уехал. Думаете, удалось походить под парусами? Ничего подобного. Дома у дяди меня уже ожидала телеграмма-молния. И с этого момента все понеслось с такой скоростью, что я пришел в чувство только километрах в трехстах от родного города.

Поезд на всех парах нес нас с папой к голубому Дунаю!

Я быстро перезнакомился с туристами. Это одно из моих положительных качеств. Две минуты — и я уже знаком с человеком. Туристы мне понравились. Кроме высокого худущего мужчины. Он назвался преподавателем университета, специалистом по педагогике. А вам уже известно мое отношение к этой науке.

Мужчину я прозвал про себя «педагогикой». Он сразу стал воспитывать меня. То я недостаточно почтительно разговариваю со взрослыми, то высовываюсь из окна, то вскакиваю в вагон на ходу поезда, то не уступил место женщине. Довел меня градусов до девяноста. Вот-вот закиплю. И закипел.

— Хватит, — обрезал его. — Для замечаний со мной папа едет.

— Положим, не папа с тобой, а ты с папой. Это во-первых. А во-вторых, ты дерзкий мальчишка.

— И вы не очень вежливый…

Ну, думаю, сейчас нажалуется отцу. Будет мне баня. Но «педагогика» сделал вид, будто не слышал моих слов. Совсем как Нина Алексеевна. Повернул меня за плечи к себе, глянул в глаза и проговорил не очень понятно:

— Ишь ты! Задымился…

— Я вам не печка!

— А дым клубами валит, — захохотал он.

Я вырвался и отвернулся к окну. Тут к «педагогике» подошел один из туристов. Сперва я не прислушивался к их разговору. Но, поняв, что говорят они обо мне, навострил уши.

— И как только ребятишек за границу пускают? — удивлялся «педагогика».

— Ошибка, роковая ошибка, милейший, — вторил ему турист. — Теперь пошли такие дети, что нет на них управы. Вот в наше время…

— Да, в наше время мы социализм строили, а не туризмом занимались… Думаю, вернут его с границы. Непременно вернут.

— Года два назад я в Швецию ездил. Так один мальчонка тоже за отцом увязался. Вернули. Пограничники сказали, что это не турист, а сущая контрабанда.

— Что вы говорите!

— Жаль было парнишку. Плакал. Но ничего не поделаешь.

Вот тебе и на! Я чуть было не заорал на весь вагон с досады. Но нет! Вцепился пальцами в раму. Аж побелели. А туристы продолжали разговор, словно меня не было рядом.

— Значит, и этого вернут?

— Несомненно!

— Одобряю. Не ровен час, осрамит нас перед всей Европой.

— Это для них раз плюнуть.

— Может, предупредить родителя?

— Не мешает. Чем раньше, тем ближе будет ребенку до дому добираться.

И они ушли в наше купе. Я было сунулся за ними, но меня попросили закрыть двери с противоположной стороны. Не меньше часа продержали в коридоре. Хорошо еще, что у меня тренированная воля, а то бы, наверное, лопнул.

Залетел я после них в купе. Папа спокойно читает книжку. Остальные спят.

— Чего они тебе говорили?

— Разное. — Снова уткнулся в книгу.

— Обо мне говорили?

— О тебе? Не припоминаю что-то. А в чем дело?

— Говорят, что задержат меня на границе.

— Все может быть, — равнодушно ответил он, отворачиваясь с книгой к стенке.

— Как это?

— Тихо. Разбудишь соседей.

— Нет, ты скажи!

— Утром пограничники тебе сами скажут. Ложись. Спи.

Лечь-то я лег, а заснуть не смог. Всю ночь обдумывал, что скажу пограничникам, если они захотят вернуть меня домой. А с «педагогикой» постараюсь больше не ссориться. Чего доброго, сообщит в министерство иностранных дел.

…К станции Чоп поезд подошел часа в четыре утра. Ну и волновался же я, выходя из вагона! Даже не заметил сперва, что пути здесь совершенно необычные. Не по два, а по четыре рельса в каждом. На перроне сразу увидел пограничника. Лейтенанта. Молодой, красивый, в ладно пригнанной форме, он разговаривал с железнодорожником. Мне как-то стало спокойнее. Такой вряд ли будет придираться.

Вошли в вокзал. Ничего особенного. Пожалуй, даже хуже, чем в нашем городе. Только таблички на дверях необыкновенные: «Таможенный зал». «Пункт обмена денег». «Отделение «Интуриста». Еще — иностранцев много. Вокруг на разных языках разговаривают.

Староста стал собирать паспорта. Тут я понял, что меня и в самом деле могут не пустить за границу. Ведь я человек без паспорта! Нужно разыскать пограничников, объяснить им все заранее.

Лейтенанта на перроне уже не оказалось. Состава, в котором мы приехали, — тоже. Лучи восходящего солнца зайчиками искрились на отполированных верхушках рельсов, золотили решетчатые мачты семафоров, пронизывали белые клубы паровозных дымков, уносясь на запад, где совсем рядом проходила граница. Неужто поезд уйдет туда без меня? Было так же неприятно, как бывает перед невыученным уроком. «Спросят или не спросят?» — «Пустят или не пустят?»

— О чем мечтаешь, юноша? — окликнул меня пограничник с погонами старшины. — О, да ты, кажется, грустишь. Нехорошо. Нехорошо. Станция Чоп не любит грустных людей.

— Я… я… веселый. Честное слово, веселый.

— Вот это по-нашему. Выше голову! Так. Куда путь держишь?

— На Дунай.

— Ну?

— С папой.

— Значит, турист?

— Ага.