Тайна короля Якова

Когда Энн залила лук красным вином, кухня деканата наполнилась соблазнительными запахами. Поставив перед Тимоном несколько деревянных тарелок, девушка присела напротив. Одна тарелка, на которой лежал целый ломоть белого хлеба, уже опустела.

— Вы добавляете шалфей и розмарин? — мечтательно спросил он.

— Да. — Она дерзко добавила: — Немногие мужчины могли бы так сразу распознать травы.

Хорошо, подумала она про себя, что розмарин заглушает запах других приправ. И сжала в кулаке пузырек, который захватила из своей комнаты.

— Я не всегда был таким, каким вы меня видите, — вздохнул Тимон. — Когда-то я заведовал аптекой местного госпиталя и, конечно, распоряжался посадками лечебных растений — больше всего я ценил фенхель и иссоп.

— Эти травы есть и в нашем саду.

— У вас, как я вижу, и огород есть, — улыбнулся Тимон. — Порей, фасоль, пара редисок.

— Да.

— Не всякий поймет, какое блаженство — выдергивать редис, который сам посадил и вырастил, — Тимон едва шевелил губами, — после того, как прожил жизнь в крови и желчи.

Энн только теперь поняла полное значение его слов: «Я не всегда был таким, каким вы меня видите».

— Вы сами выбрали себе имя Тимон, — не глядя на него, сказала она. — Оно не дано вам при крещении.

— Греческое «тимос» означает «цена», — рассеянно пояснил Тимон. — А существительное «тимориа» значит и «помощь», и «месть». В этом имени объединились помощь и месть.

— Нет, — быстро возразила Энн. — Есть история о другом Тимоне — о человеке, который не знал срединных путей. Он бросался из крайности в крайность: сперва любил весь род человеческий, а потом возненавидел все живое. Может, вы знаете эту историю. Он умер от собственной руки.

Энн помешала белую фасоль в горшке.

— Вы пытаетесь обнаружить связь между историей и человеком, который сидит в этой кухне. Но вы вот чего не понимаете: люди, которые дали мне это имя, не обладают и долей вашего ума — зато вдвое превосходят вас в любви к театральным эффектам.

— Чего я не понимаю, это с какой стати мужчина, монах или мизантроп, признается молодой женщине, что убивал.

— Я сам не свой, — простонал Тимон.

Энн бросила на него короткий взгляд. Он не смотрел на нее. Она воспользовалась этим, чтобы высыпать в горшок черный порошок, и медленно перемешала, задержав дыхание, пока он не растворился.

— Ну, — сказала она, отходя от плиты, — вы можете начать с фасоли. Она хорошо пойдет с хлебом.

— Хлеба уже нет, — пожаловался Тимон, уставившись в пустую тарелку.

— Вижу. — Энн старалась говорить как можно спокойнее. — Положите себе фасоли, а я принесу еще хлеба.

Тимон молча встал, взял тарелку и неуклюже шагнул к плите. Энн понаблюдала за ним, а потом прошла к кладовке.

Тимон, усевшись, сразу принялся загребать еду большой деревянной ложкой.

— Никогда такого не ел, — сказал он с набитым ртом. — Должно быть, дело в розмарине.

Энн отыскала еще один кусок хлеба. Медленно возвратившись к столу, она увидела, что тарелка Тимона почти пуста. Он взглянул на нее снизу вверх. Она коротко вздохнула и протянула ему хлеб:

— Вот.

Он кивнул и жадно проглотил остатки.

— Как же я был голоден, — тяжело дыша, сказал он.

— Оно и видно. — Она незаметно попятилась.

— Энн, вы, нечего и говорить, самая умная из всех женщин вашего возраста, кого мне приходилось встречать. Вы прекрасно готовите, и я догадываюсь, что вас неплохо обучили самозащите.

— Что?

— Человек, владеющий ножом, как ваш отец, склонен хвастать своим искусством перед ребенком. Вы из тех, кто не упустил бы возможности поучиться у него. Короче говоря, у вас есть нож, и вы знаете, как им пользоваться.

У Энн поникли плечи.

— Все же разные вещи — уметь пользоваться ножом и втыкать его человеку в живот.

— Чистая правда, — тяжело уронил Тимон.

— Кажется, — успокоительно заметила Энн, — недосып начинает сказываться.

— В самом деле… — Тимон с трудом поднял голову.

— Я бы не удивилась, если бы вы решили поспать, — мягко сказала Энн.

— Нет, — слабо возразил Тимон, — я не должен спать, пока…

Он уронил голову на стол и почти сразу захрапел.

Энн медленно вышла из кухни. Оказавшись в коридоре, она со всех ног бросилась к Большому залу. Когда Тимон разбудил ее, она заметила освещенные окна. Наверняка там кто-то работал.

Она пролетела через деканат. Ночь была непроглядно-черной, но Энн бежала по дорожке. Она только оглянулась раз-другой, проверяя, не последовал ли за ней Тимон.

Добежав до двери зала, она распахнула ее рывком и остановилась, задохнувшись. Роджер Эндрюс сидел на своем месте, склонив голову и в задумчивости помахивая пером. Девушка заколебалась. Нельзя к нему подходить. Он сразу ее прогонит.

Быстрый взгляд показал ей, что в тени сидит доктор Чедертон. Дремлет?

Она бочком придвинулась к нему и услышала его шепот:

— Энн, идите сюда, только тихо.

Она как тень скользнула по дощатому полу. Он сидел на скамье в тени стены.

— Я наблюдаю за Эндрюсом. Решил проверить догадку брата Тимона, что он убийца.

— Потому я и пришла, — выпалила Энн. — Я уложила брата Тимона в кухне деканата.

— Что? — громче, чем следовало бы, произнес Чедертон.