Тайна Красного озера. Падение Тисима-Ретто

В ожидании нового допроса Борилка готовился к последнему сражению: у него было рассчитано все для того, чтобы убить Кувахара и этим отомстить за себя и за товарищей. Сделает он это просто: прикинется лояльным, согласится подписать акт и вообще будет соглашаться со всем, что ему предложит Кувахара. И когда ему развяжут руки, он будет знать, что делать: либо вырвет винтовку у жандарма, либо пистолет у самого Кувахара. Первая пуля будет для врага, вторая — для себя. Это легче, чем медленная мучительная смерть в застенке.

И вот гремит засов, дверь со скрежетом открывается, яркий дневной свет из коридора врывается в камеру, „Так. Это на допрос, — четко работает мысль. — В такое время не приносят ни воду, ни рис“. По телу, как электрический ток, пробегает легкая знобящая дрожь, но Борилка усилием воли унимает ее и бодро встает на ноги. Итак, он готов. И хотя ему больно двигать мускулами лица, он отвечает чем-то вроде улыбки на улыбку Хаттори, появившегося в дверях.

— Пожалуйста, собирайтесь, господин Борилка. — приветливо говорит Хаттори.

— Есть собираться. Господин подполковник приглашает?

— Нет, к господину генералу поедете.

„Ого, — подумал Борилка, — если подполковник проломил голову, то уже генерал наверняка печенку отшибет. Но, пожалуй, и с ним можно сыграть трали-вали“.

В голове кружилось, но он старался идти как можно бодрее и веселее. Он ожидал, когда его остановят, чтобы связать руки, но жандармы — один впереди, другой позади — провели его по всему коридору и через прихожую — на улицу. Неподалеку от крыльца стояла санитарная машина, позади нее — грузовик с вооруженными солдатами.

— Вот сюда, — указал Хаттори, показывая на заднюю дверцу санитарной машины.

Дверцу открыл жандарм и подтолкнул к ней Борилку. Сунулся туда боцман — и ахнул: в машине сидели все: Андронникова, Воронков, Брич и Кэбот. Оба американца были пострижены и побриты, худы и измождены до неузнаваемости. Не лучше выглядели Андронникова и Воронков, но они держались бодрее.

— Ну, что, расстреливать везут? — прошепелявил боцман побитыми и завязанными губами, залезая в машину.

— Боже мой, что они с вами сделали?! — кинулась навстречу ему Андронникова, чтобы помочь взобраться в машину. — Вас пытали?

— Ничего, мы еще повоюем, — глухо басил сквозь бинты Борилка. — Ну, живы пока? — он пожал каждому руку. — И даже не биты? Повезло вам. Только, наверно, ненадолго. Э-эх, молодец, Иннокентий Петрович! Как он, не слышно?

— Слышно, слышно, милый Борилка, жив и в безопасности наш Иннокентий, — горячо шепнула ему на ухо Андронникова. При этом глаза ее сверкнули таким веселым, живым и затаенным огоньком, а голос был таким необычным для этой сдержанной девушки, что Борилке не нужно было особых доказательств насчет того, что Андронникова влюблена в отважного разведчика.

В день посещения солдатом Комадзава партизанской базы Грибанов написал письма не только Кувахара и Цуцуми, но и небольшую записку своим друзьям, опасаясь, что в будущем он уже никогда не сможет подать им живую весточку о себе. Записка была передана Воронкову и Андронниковой подпоручиком Хаттори, который довольно часто бывал у них сначала по заданию Кувахара, потом по заданию Гото.

Между прочим, в записке Грибанова было сказано:

„Дорогие друзья! Вынужден был бежать, оставив вас. Иначе мне была бы крышка: Кувахара, стервец, узнал меня и стал принуждать перейти в японскую разведку. В случае отказа обещал вырвать мне язык, выколоть глаза, а потом четвертовать. Такая перспектива будет, вероятно, обещана и вам. Но вы держитесь. Я предупредил Кувахара и самого командующего об их ответственности за вашу судьбу. Сейчас изыскиваю средства подать весточку о нас на Родину. Думаю, что изыщу. На переводчика Хаттори можно положиться, — я имею на этот счет неопровержимые доказательства. Товарищи, с которыми я нахожусь и которые помогают мне, ручаются за него. Держитесь стойко!“

Далее были подчеркнуты слова:

„Только для Нади“.

Ниже шел следующий текст: