Тайна Красного озера. Падение Тисима-Ретто

Сгорбленный, он тащил за собой носилки из прутьев, впрягшись в них, как в оглобли. Геологи бросились ему навстречу, преодолевая реку вброд на мелком перекате. Опережая их, мчался Орлан. Пахом Степанович, устало покачиваясь, отмеривал неторопливые шаги, словно рабочий вол с возом. На осунувшемся и потемневшем его лице светилась усталая добрая улыбка изнуренного человека. С прижатыми ушами и радостно оскаленной пастью Орлан прыгал возле него, старался лизнуть хозяина в лицо, кружился у ног, носился по сторонам, сгорбив спину и как-то смешно вытянув шею.

— Ну, слава богу, все живы! — остановился и торжественно прогудел Пахом Степанович. — Ах вы, пострелы!

Дайте ж хоть расцелую вас. Уж сколько я переволновался!..

Он обнял Дубенцова и Анюту величаво и осторожно, потом поднял за передние ноги ликующего Орлана, потрепал ему загривок. На глазах таежника заблестели скупые росинки. Он смущенно вытер их тыльной стороной ладони, повторяя:

— Ну, вот и все хорошо, все хорошо!..

Дубенцов и Анюта дружно подхватили носилки, освободив от них Пахома Степановича, и только теперь обратили внимание на этот старинный способ тащить груз, примененный таежником. И тогда они увидели, что затылок Пахома Степановича забинтован.

— Что это у вас, Пахом Степанович? — с испугом спросила Анюта.

— Ничего, Анна Федоровна, ничего. Мало-мало с медведицей поцарапался… Это что же, к вам прилетал самолет? — спросил он, обращаясь к Дубенцову. — Должно, ищут?

— К нам, к нам, Пахом Степанович, — ответили геологи в один голос. — Получили посылку, в том числе и на вас — комбинезон и сапоги…

Таежник хотел что-то сказать, но запнулся на полуслове: видно, не решился он омрачить радость встречи известием о болезни Черемховского. Подумав, спросил:

— И письмо есть?

Дубенцов объяснил, что произошло с вымпелом, и Пахом Степанович еще больше помрачнел.

Через речку Дубенцов и Анюта вели Пахома Степановича под руки. На берегу он остановился, покачиваясь, словно пьяный. Колени его подкосились, он сел.

— Маленько… отдохну… — слабым голосом молвил он, откидываясь на спину.

Лицо его побледнело, он закрыл глаза ладонью.

— Аптечку и голубичного сока, — быстро проговорил Дубенцов, поддерживая голову таежника.

Анюта побежала к палаткам и через минуту вернулась с кружкой сока и аптечкой. Запах нашатырного спирта и острый вкус ягодного сока быстро привели Пахома Степановича в чувство. Он приподнялся на локоть, потом сел.

Слабым голосом заговорил:

— Должно, в письме-то говорится про ту реку, что я видел с сопки…

Геологи молча смотрели на него, не понимая, бредит он или говорит сознательно.

— Речку, говорите, видели? — осторожно негромко спросил Дубенцов. — Где же вы видели ее, Пахом Степанович?

— Под той сопкой, где костер палил…

— Хунгари? — почти враз воскликнули геологи, убедившись, что Пахом Степанович не бредит.

— Кто же его знает. По ширине вроде бы на Хунгари похожа. На полдень бежит.

— А помимо нее, нигде не видно реки?

— Вот только эта, — кивнул таежник на речку. — Она, похоже, туда же бежит, — видно, сливается где-нибудь.

— Так вот о какой реке говорится в письме! — воскликнул Дубенцов. — Несомненно, это Хунгари, и где-то на ее берегу находится отряд.

Они помогли Пахому Степановичу добраться до палаток и принялись вместе готовить ужин. Пахом Степанович рассказывал о том, как нашли уголь, как искали их, умолчав и на этот раз о болезни Черемховского. Повествование о своих мытарствах в тайге, даже о схватке с медведицей он пересыпал веселым юмором, отчего его похождения выглядели забавной и смешной историей. Трудно было поверить, что этот человек пережил столько тягостных минут, стоял на краю смерти и даже сейчас еще был полубольной.

Только о гибели мерина говорил с обидой и горечью, да не мог не поругать себя еще раз за оплошность, вспомнив, как принял крик совы за собачий лай.

— А как там Федор Андреевич? — спросил Дубенцов.

— Вероятно, беспокоится в связи с нашим исчезновением, ругает меня?

— А за что ж тебя ругать, паря, — возразил таежник — коли компас обманул? С каждым может такое случиться, доведись хоть и Федору Андреевичу. Он надеется, что ты не пропадешь и Анну Федоровну не потеряешь.

И на этот раз Пахом Степанович умолчал о болезни Черемховского, окончательно решив сообщить Анюте эту весть только тогда, когда будут подходить к лагерю. Но ему и в будущем не пришлось этого сказать ей.

— Ужин готов! — объявила Анюта.

Пахом Степанович пошарил в своем мешке и достал бутылку спирта.

— Уж как я ее, родимую берег! — задушевно сказал он. — Про этот случай берег! А ну, подавайте свою посуду, — скомандовал старый таежник.

Он долго примеривался, разбавляя спирт водой, потом поставил перед каждым его кружку. На полотнище парашюта в изобилии стояла еда: холодная тушенка, банка с вишневым компотом, горячие белые пышки. В котелках дымился горячий бульон с лоснящимися от жира дикими утками.

— Я никогда еще не чувствовала себя такой счастливой — говорила Анюта. — Во мне, вероятно, проснулся полудикий предок, высшим счастьем которого было вволю покушать и вволю отдохнуть.