21
25
7
7
11
12
13
14
15
“Чем меньше сказано о педагогической нагрузке, тем лучше, – жаловалась Кобер коллеге-классику в 1949 году. – Придется опять… будь оно неладно. Жаль, что нам не платят за то, чем нам хотелось бы заниматься”.
При этом с учащимися она вела себя тепло и участливо, даже, можно сказать, страстно. В начале 40-х годов по просьбе учеников она организовала в колледже отделение национального общества Эта-сигма-фи, объединяющего антиковедов, и возглавила его. Когда она преподавала археологию, она взяла студентов на раскопки близлежащих пустырей, где они нашли столовые приборы и осколки тарелок.
“Думаю, я хороший преподаватель. Во всяком случае, мои студенты приходят в класс с улыбкой и смеются моим шуткам”, – писала Кобер в 1947 году при поступлении на работу в Пенсильванский университет. Ее оценку ситуации разделяла по крайней мере одна ученица. Среди бумаг Кобер есть письмо, присланное в 1944 году из Детройта молодой женщиной по имени Фритци Поппер Грин:
Я знаю, что мои имя и адрес… ничего вам не скажут… Но кто я, вовсе не важно. Я была одной из счастливиц из латинской группы, которые 6 или 7 лет назад наслаждались Горацием, Плавтом и Теренцием под вашим прекрасным руководством на вечернем отделении Бруклинского колледжа.
Я хотела бы, чтобы вы знали, как много для меня значило то, что вы натаскивали нас, чтобы мы получили высокую оценку по латыни… несмотря на то, что вы не хотели больше преподавать по вечерам…
Я хочу, чтобы вы знали (хотя прошло уже много времени), – я была одной из тех, кто ни минуты не считал латынь “непрактичной”, и любовь к классической древности и все понимание, которые я приобрела, – все это только благодаря вам.
Преподавая предмет в своей “трезвой, неэмоциональной” манере, Алиса Кобер передавала студентам ту страсть, которой жила сама – страсть мысли. Ее ученица Ева Бранн вспоминала, как Кобер говорила: “Вы поймете, что сделали большую работу, когда почувствуете боль в задней части шеи”.
В конце 1945 года Кобер подала заявку на стипендию Фонда им. Гуггенхайма для исследования линейного письма Б. Если бы она оказалась достаточно хороша и получила ее, то на год оставила бы преподавание – впервые за десятилетие. Возможно, она добилась бы реального прогресса и приблизила день, когда критские таблички можно было бы снова прочитать. Кобер интересовало не содержание табличек, а загадка письменности как чисто криптографическая проблема. Июньским вечером она сказала новым членам общества Фита-бета-каппа Колледжа им. Хантера, что хотя минойские таблички могут и не скрывать в себе высокую драму, дешифровщику они в любом случае принесут глубочайшее удовлетворение: