Тайна леди Одли

— Конечно, козочка, — неуклюже ответил он, снова открывая нож и продолжая остругивать кол для забора.

Они были двоюродными братом и сестрой, в детстве вместе играли, а в юности полюбили друг друга.

— На вид ты не больно-то рад, — заметила девушка. — Ты бы хоть посмотрел на меня, Люк, и сказал, пошло ли путешествие мне на пользу.

— Румянца оно тебе не прибавило, это уж точно, — ответил он, взглянув на нее из-под низко нависших бровей. — Ты все такая же бледная.

— Но говорят, что путешествие делает людей светскими, Люк. Я была в Европе с госпожой в разных интересных местах, и ты знаешь, в детстве дочери сквайра Гортена немного учили меня говорить по-французски, и было здорово, что за границей я могла разговаривать.

— Светскими! — хрипло рассмеялся Люк. — Да кому нужно твое благородство, хотел бы я знать? Во всяком случае, не мне; когда ты станешь моей женой, у тебя останется не очень-то много времени для благородных манер. Скажет тоже — французский! Когда мы скопим денег, чтобы купить ферму, ты, наверно, будешь парлевукать с коровами?

Она закусила губу и отвела взгляд в сторону. Он продолжал остругивать свою деревяшку, что-то насвистывая себе под нос и больше ни разу не взглянув на нее.

Некоторое время они сидели молча, но затем она снова заговорила, все еще не глядя на своего собеседника:

— Как чудесно было мисс Грэхем путешествовать со служанкой и с посыльным, в собственном экипаже, и с мужем, который считает, что ни одно место на земле недостойно того, чтобы туда ступила ее нога!

— О, Феба, чудесно иметь кучу денег, — ответил Люк. — И я надеюсь, дорогуша, это убедит тебя откладывать свое жалованье, чтобы нам пожениться.

— И что она из себя представляла в доме мистера Доусона всего три месяца назад? — продолжала девушка, как будто не слыша слов своего кузена. — Разве не была она такой же прислугой, что и я? Получала жалованье и много за него работала, пожалуй, больше меня. Видел бы ты ее старую одежду, Люк, — изношенную, заплатанную и перелицованную, — и все-таки всегда аккуратную. Она платит мне больше, чем получала сама у мистера Доусона. Да я видела, как она выходила из гостиной с несколькими соверенами и кучкой серебра в руке, которые ее хозяин только что заплатил ей, — и посмотрите на нее сейчас!

— Да не бери ты в голову, — посоветовал Люк, — подумай о себе, Феба, это все, что тебе нужно. Как насчет того, чтобы купить небольшую таверну, а? На ней можно заработать кучу денег.

Девушка сидела все так же, отвернувшись от своего любовника, положив руки на колени и пристально глядя на последний пурпурный луч, угасающий за стволами деревьев.

— Тебе бы посмотреть дом внутри, Люк, — сказала она. — Снаружи он малость невзрачный, но видел бы ты комнаты госпожи — сплошь картины и позолота, и огромное зеркало от пола до потолка. А разрисованные потолки, что стоят сотни фунтов, экономка сказала мне, и все это сделано для нее.

— Повезло ей, — пробормотал Люк с ленивым безразличием.

— А видел бы ты ее за границей, около нее всегда ошивалась куча поклонников, а сэр Майкл совсем не ревновал ее, он только гордился, что ею так восхищаются. Слышал бы ты, как она смеялась и разговаривала с ними, швыряя им обратно все их комплименты и красивые речи, как букеты роз. Где бы она ни появилась, все сходили по ней с ума. Ее пение, ее игра, ее рисунки, ее танцы, ее прекрасная улыбка! Где бы мы ни останавливались, она была в центре всех разговоров.

— Сегодня она дома?

— Нет, она уехала с сэром Майклом на обед к Бичерам. Это семь или восемь миль отсюда, так что они не вернутся раньше одиннадцати.

— Тогда вот что я тебе скажу, Феба, если внутри дома такое великолепие, мне бы хотелось посмотреть на него.

— Тогда пойдем. Миссис Бартон, экономка, знает тебя в лицо и не будет возражать, чтобы я показала тебе лучшие комнаты.

Почти стемнело, когда они вышли из кустарника и не спеша направились к дому. Дверь, через которую они вошли, вела в служебное помещение, где находилась и комната экономки. Феба на минутку остановилась, чтобы спросить ее, можно ли ей показать кузену некоторые из комнат, и, получив согласие, зажгла свечу от лампы в холле, и повела за собой Люка в другую часть дома.

Длинные коридоры из черного дуба темнели в призрачных сумерках; свеча, которую несла Феба, оставляла лишь бледное пятно света в широких переходах, через которые вела Феба своего кузена. То и дело Люк подозрительно оглядывался, наполовину испуганный скрипом собственных ботинок.

— Страшноватое местечко, Феба, — заметил он, когда они переходили из коридора в главный зал, еще не освещенный. — Слышал я, в прежние времена здесь было убийство.

— Что до этого, то в наше время тоже хватает убийств, Люк, — ответила девушка, поднимаясь по лестнице.

Она вела его через огромную гостиную, обитую атласом и всю уставленную бронзовыми статуэтками, камеями, инкрустированными столами и всевозможными безделушками, блестевшими в сумеречном свете; затем через утреннюю комнату, увешанную гравюрами и ценными картинами, а оттуда в прихожую, где она наконец остановилась, высоко подняв свечу.