Письмо Алисии сообщало, что сэр Майкл переносил свои страдания с таким сдержанным спокойствием, что оно встревожило ее больше, чем бурное выражение отчаяния. Она тайком навестила врача, лечившего всех домашних в Одли-Корте в серьезных случаях, и попросила его нанести сэру Майклу как бы случайный визит. Он пришел и, поговорив с баронетом в течение получаса, сказал Алисии, что никаких серьезных последствий этого тихого горя в настоящее время не было, но необходимо, чтобы делались всевозможные усилия поднять его дух.
Алисия сразу же последовала его совету, восстановила свое владычество испорченного ребенка и напомнила отцу об обещании съездить в Европу. Хотя и с большими трудностями, но она заставила его выполнить старое обещание и убедила его как можно скорее уехать из Англии; в заключение она сообщила Роберту, что отец не вернется в свой старый дом до тех пор, пока она не заставит его забыть о горестях, с ним связанных.
Письмо баронета было коротким. Оно содержало полудюжину чистых чеков к лондонским банкирам сэра Майкла Одли.
«Тебе понадобятся деньги, мой дорогой Роберт, — писал он, — для будущего устройства и обеспечения удобств для персоны, которую я вверил твоим заботам. Едва ли мне нужно напоминать тебе, чтобы это устройство не было слишком либеральным. Но, возможно, мне следует сказать тебе сейчас, в первый и последний раз, что моим единственным желанием является: никогда больше не слышать имени этой особы. У меня нет желания знать о том, как ты ее устроишь. Я уверен, что ты будешь действовать добросовестно и милосердно. Больше я ничего не желаю знать. Когда тебе понадобятся деньги, напиши любую сумму на чеках, но у тебя не будет возможности сообщить мне, для чего тебе эти деньги».
Роберт Одли вздохнул с облегчением, свернув письмо. Оно освобождало его от обязанности, слишком болезненной для него, и навсегда определяло его действия в отношении убитого.
Джордж Толбойс должен мирно покоиться в своей неизвестной могиле, и сэр Майкл Одли никогда не должен узнать, что женщина, которую он любил, была отмечена клеймом убийцы.
Роберту осталось лишь вскрыть третье послание — послание, положенное им на грудь; осторожно и нежно он открыл конверт.
Письмо было таким же коротким, как и послание сэра Майкла. Оно содержало лишь несколько строчек:
«Дорогой мистер Одли!
Священник дважды навещал Маркса — человека, спасенного вами при пожаре в гостинице „Касл“. Он лежит в тяжелом состоянии в коттедже своей матери, недалеко от Одли-Корта, и вряд ли долго проживет. Его жена ухаживает за ним, и они оба выразили сильнейшее желание, чтобы вы навестили его, прежде чем он умрет. Умоляю, приезжайте незамедлительно.
Искренне ваша
Роберт Одли благоговейно свернул письмо и опять положил его к той части тела под жилетом, где предположительно находилась область сердца. Затем он уселся в свое любимое кресло, набил и закурил трубку, и выкурил ее, задумчиво глядя на огонь в камине. Ленивый свет, мерцавший в его красивых серых глазах, говорил о мечтательной задумчивости, ни в коем случае мрачной или неприятной. Его мысли поднялись за голубоватые клубы табачного дыма и унесли его в яркую страну грез, где не было места смерти и тревогам, горю и позору: только он и Клара Толбойс в мире, сотворенном могуществом их любви.
Только когда был выкурен последний лист турецкого табака и из трубки выбит серый пепел о каминную решетку, прочь улетела очаровательная греза в ту великую сокровищницу, где видения, коих никогда не бывает в жизни, надежно заперты и охраняются суровым чародеем, который лишь время от времени поворачивает ключ и приоткрывает дверцу в свою кладовую к недолгому восторгу человечества. Но мечта улетела, и суровое бремя мрачной реальности вновь легло на плечи Роберта. «Что нужно от меня этому Марксу? — подумал адвокат. — Возможно, он боится умереть, пока не признается в чем-то. Он хочет сказать то, что я уже знаю, — историю преступления госпожи. Я уверен, что он знал о тайне. Я убедился в этом уже в тот вечер, когда впервые увидел его. Он знал о тайне и наживался на этом».