— Послушайте меня, Маркс, — серьезно сказал он. — Поверьте, я принимаю ваши слова благодарности, и я очень рад оказать вам услугу. Но прежде чем вы продолжите, разрешите обратиться к вам с просьбой. Если вы послали за мной, чтобы рассказать о том, что случилось с моим другом, умоляю не затрудняться. Вы не можете сообщить мне ничего, чего бы я уже не знал. Самое худшее, что вы можете сказать о женщине, бывшей однажды в вашей власти, уже известно мне от нее самой. Ради бога, не говорите ничего, вы не можете сказать ничего, чего бы я уже не знал.
Люк Маркс задумчиво смотрел на серьезное лицо Роберта и какая-то смутная тень, похожая на улыбку, пробежала по изможденному лицу больного.
— Я не могу сказать ничего, что не было бы вам известно? — спросил он.
— Ничего.
— Тогда и не стоит пытаться, — задумчиво заметил больной. —
— Я должен просить вас, Маркс, оставить эту тему, — сурово ответил Роберт. — Я сказал вам, что не желаю слышать об этом. Что бы вы ни узнали, вы торговали этим. Какими тайнами вы ни овладели, вам платили за молчание. Вы бы лучше хранили молчание до конца.
— Неужели? — шепотом воскликнул Люк Маркс в возбуждении. — Неужели мне лучше молчать до конца?
— Да. Вы торговали вашим секретом, и вам платили за молчание. Будет честно, если вы выполните обещание до конца.
— Это теперь-то? — неприятно ухмыльнулся мистер Маркс. — Но предположим, у госпожи одна тайна, а у меня другая. Как быть тогда?
— Что вы имеете в виду?
— Предположим, я давно мог кое-что рассказать и сделал бы это, если бы ко мне получше относились; если бы то, что мне причиталось, отдавали мне спокойно и добровольно, а не швыряли, как кость собаке, чтобы она не кусалась. Предположим, если бы не это, я бы все рассказал. Что тогда?
Невозможно описать ту страдальческую победную ухмылку, осветившую его изможденное лицо.
«Он в бреду, — подумал Роберт. — Я должен быть терпеливым с ним. Было бы странно, если бы я не смог быть терпеливым к умирающему».
Какое-то время Люк Маркс лежал, глядя на Роберта с этой победной ухмылкой. Старушка, уставшая от долгих часов без сна у постели умирающего сына, клевала носом у огня, на котором кипел никому не нужный бульон.
Мистер Одли терпеливо ожидал, пока больной снова заговорит. Каждый звук был отчетливо, до боли слышен в этот глухой час ночи. Осыпание золы в очаге, зловещее потрескивание горящих углей, медлительное и тяжелое тиканье угрюмых часов в комнате внизу, тихое завывание мартовского ветра (словно глас английского духа, стоны которого предвещают смерть), хриплое дыхание больного — все звуки сливались воедино, в единый голос мрачного предзнаменования в гнетущей тишине дома.
Роберт сидел, закрыв лицо ладонями и размышляя о том, что будет с ним теперь, когда раскрыта тайна его друга и мрачная история Джорджа Толбойса и его злосчастной жены закончилась в бельгийском доме для умалишенных. Что станет с ним?
Он не имел права притязать на любовь Клары Толбойс, поскольку решил сохранить ужасную тайну. Как мог он встретиться с ней, утаив от нее этот секрет? Разве мог он когда-нибудь заглянуть в эти серьезные глаза, не выдавая правды? Он чувствовал, что вся его сдержанность разобьется вдребезги перед испытующим взором этих спокойных карих глаз. Если он действительно решил хранить эту тайну, — он не должен больше видеть ее. Раскрыть тайну означает отравить жизнь Клары. Разве мог он, исходя из собственных эгоистичных мотивов, рассказать ей ту страшную историю? Или разве мог он подумать, что, услышав ее, она позволит своему убитому брату лежать неотомщенным и позабытым в своей неосвященной могиле?
Окруженный со всех сторон этими трудностями, казавшимися совершенно непреодолимыми, потеряв всю легкость своего характера из-за груза, который так долго был на его плечах, Роберт Одли беспомощно смотрел на жизнь, ожидавшую его, и думал, что намного лучше было бы для него погибнуть среди горящих руин таверны «Касл».
«Кто пожалел бы обо мне? Никто, кроме бедной маленькой Алисии, — думал он. — Да и ее горе будет быстротечно. Заплачет ли обо мне Клара Толбойс? Нет! Она будет сожалеть обо мне, лишь как о потерянном звене в загадке смерти ее брата. Она только…»
Глава 14
Что рассказал умирающий
Бог знает, как далеко завели бы мистера Одли его мысли, если бы его не отвлекло резкое движение больного, поднявшегося в постели и позвавшего свою мать.
Старушка, вздрогнув, проснулась и сонно повернулась к сыну.
— Что такое, Люк, душечка? — успокаивающе спросила она. — Еще не время принимать лекарство. Мистер Доусон наказал выпить его через два часа после его ухода, а еще не прошло и часа.
— Кто сказал, что мне нужно лекарство? — в нетерпении закричал мистер Маркс- Я хочу кое-что спросить у тебя, мама. Ты помнишь седьмое сентября?
Роберт вздрогнул и жадно посмотрел на больного. Почему он упорно продолжает говорить на запретную тему? Почему настойчиво возвращается к дате убийства Джорджа? Старушка в смущении слегка покачала головой.