Но вот однажды его пригласил на ужин трикотажный король, крупный воротила текстильного бизнеса. В реестре того, чем он владеет, числится еще и полдюжины газет и журналов. И среди них самый популярный в стране иллюстрированный еженедельник. Для престижа и еще большей славы своего любимого издания фабрикант решил купить восходящую звезду остросюжетных репортажей — Робера Дюка. За ужином магнат сделал ему предложение и сообщил о своих вкусах: не любит, чтобы его сотрудники подвизались где-то еще. Нет, это не каприз, боже упаси! Трикотажный промышленник выше ревности и зависти. Он человек практичный и трезвый. К чему метаться от одного заказчика к другому, когда есть шанс хорошо зарабатывать в одном месте? И Роберу называется крупная сумма, которая твердо гарантируется в еженедельнике независимо от того, сколько он сделает репортажей и очерков и сделает ли вообще.
Робер зарабатывал прилично, однако о такой ставке, которая была предложена, даже не мечтал. И он согласился. Сейчас трудно установить, какими логическими азимутами он шел в кабинет бизнесмена, чтобы подписать контракт… Возможно, воображение поразила огромная сумма денег. Возможно, он рассуждал так: талант всегда при мне, его не отнимешь, и, не думая теперь о заработке, можно целиком посвятить себя творчеству.
Деньги действительно он стал получать большие. Время от времени его посылали на интересные задания, и он писал блестящие репортажи. Но, как известно, крупный журнал не может жить именем только одного автора, каким бы талантливым и даже знаменитым он ни был. Журнал требует разнообразия, многообразия. У прессы есть свои законы, по которым она живет и умирает.
Робер Дюк стал приглядываться к коллегам. Оказалось, что в еженедельнике, как в музее, собраны лучшие мастера пера и камеры. Робер знал их имена, они когда-то громко звучали, потом примолкли… И теперь он вдруг снова открыл их здесь, в редакционных кабинетах. Периодически его коллеги получали задания, ненадолго исчезали, и на страницах снова вспыхивало известное, но уже затушеванное редким появлением имя. Зато все они получали солидную зарплату. Одних это вполне устраивало, другие нервничали и интриговали, ревниво следя за каждой публикацией соперников, третьи спокойно и стойко томились от жизни вхолостую, играя на скачках или тихо спиваясь.
Но Робер Дюк не хотел бездумно сидеть и выжидать, когда где-то затрясется земля, подстрелят президента или появится «летающая тарелка» и его пошлют «осветить событие». Он хотел своего любимого постоянного труда, который и вдохновляет, и изматывает, и радует, и тревожит. Он хорошо знал прелесть ни с чем не сравнимого сладкого чувства, когда бываешь доволен собой от сделанного, хотя и устал, как лесоруб. Робер рвался в каждодневный бой, пытался внушить это патрону, старался передать свои переживания, не поддающиеся измерению во франках.
Но хозяин не понял журналиста. Однако, уловив сумятицу в настроении, без обиняков напомнил, что контракт у них долгосрочный и расторгнуть его практически нельзя. По условиям сделки литератор не может отдать ни в одно периодическое издание ни одной своей строчки. Все, что напишет Робер, заранее принадлежит тому, кто его купил, кто имеет право распоряжаться его пером по личному усмотрению.
Жан-Поль умел слушать, располагая к откровенности живым, неподдельным вниманием. И от этого рассказчику всегда хотелось выговориться до конца, словно он попал на долгожданную исповедь к чуткому падре.
Когда Робер умолк, Жан-Поль покачал головой:
— Здорово же вас всех заарканил трикотажный туз. А я ведь его знаю. Разбогател сразу после войны на спекуляции ношеным американским обмундированием. Американцы не знали, куда девать свое тряпье, а он взял да скупил — оптом и за бесценок, а потом перепродал куда-то, кажется в Африку, с большой выгодой. Ловкач! Предприниматель, деловой человек и должен быть таким — хватким, с разумной долей риска.
— Я тоже так считаю, месье Моран. Но и мы, его вассалы, должны держать ухо востро. Но я вам не досказал главного: все же я разомкнул круг, в который меня загнал патрон.
— Вот как!
— Да. Я внимательно изучил договор, подписанный им и мной, и выловил одну деталь. Там говорится только про строчки, про написанное, подчеркиваю это. Все написанное мной принадлежит ему, и только ему. «А если не писать, а говорить, если сделать интервью для телевидения? — подумал я. — Что тогда?» И сделал, даже не одно. Вот здесь-то я обошел моего шефа — условия соблюдены! Запрета на мое изображение на экране и на мой голос в договоре нет и придраться не к чему.
— Что же, вы молодец и, как видно, находчивы, можете постоять за себя. А теперь, дорогой Робер, вернемся к нашим баранам. Меня интересуют двое: Гаро, труп которого придется извлечь и установить подлинную причину смерти, и сержант полиции, участвовавший в инсценировке.
— Сержант?