Тайна леса Рамбуйе

К тому времени Клод покинул убогую мансарду в Латинском квартале и снял меблированную квартиру на улице Акаций, неподалеку от Триумфальной арки. Апартаменты были небольшие, но стоили дорого — за то, что в центре Парижа. Консьержка, жившая в каморке возле лифта, раз в неделю убиралась в двух комнатах и ванной, удивляясь, что месье Сен-Бри совсем не пользуется кухней. Клод и правда не заглядывал туда: завтракал в соседнем кафе, обедал где попало, вечера проводил с Жан-Полем и Робером.

Чаще всего они ужинали в греческом ресторанчике «Крит». На столах горели свечи, и зыбкие светотени создавали атмосферу уюта и одновременно непонятной тревоги.

В один из зимних вечеров, когда в Париже стояла ветреная погода с холодными дождями, все трое, укрывшись в «Крите», в который раз перебирали варианты «совращения» барона Эдди Локса. Но ничего подходящего придумать не могли.

— Прищемили меня эти америкашки, — твердил Клод. — Да, прищемили и замкнули. Я кажусь себе болваном, которому однажды просто повезло, и он возомнил, что умный и находчивый. С этим кретином из Соседней страны, с Дортом, повезло…

— Клод! Будь осторожен и говори потише, — остановил его Жан-Поль. — Мы здесь не одни.

— Ах, вот как! Нас кто-то может слушать? Пусть!

— Не шути, ты можешь все испортить.

— С чего ты это взял, мой дорогой дядя?

— А с того, мой дорогой племянник, что ты даже не представляешь, насколько глубоко и опасно проникли, въелись в нашу жизнь друзья американцы, их осведомители.

— Преувеличиваете, дядюшка. Откуда у вас такая шпиономания?

— Не горячись, Клод, — вмешался Робер. — Где твое сорбоннское воспитание, месье адвокат?

— Расстреляно в Чаде. Распято в постели несчастной лионской проститутки. Втоптано в грязь заплеванного кабака в Джибути. Выжжено в джунглях Центральной Африки.

— Успокойся, Клод.

— Да, я был почти юрист. И напрямик из Сорбонны — в ад беззакония, в клоаку насилия. И это в наш великолепно свободный век? А каково было в расцвет колонизации?

— Нет, я не согласен с тобой, — запротестовал Робер. — Я часто бываю в Африке. Мы, европейцы, очень много сделали для диких народов. Вакцина, дороги, электричество, наконец, школы. Все это у них есть только благодаря нам.

Клод залпом, как воду в жаркий день, выпил стакан смолисто пахнущей рецины. Немного помолчал и заговорил спокойно, трезво, без надрыва.

— Ты это очень хорошо все нам рассказал, Робер. И ты прав. Да, в самом деле, мы строили в Африке больницы, магистрали, учили грамоте. Но для чего, вернее, для кого? Для самих себя, но не для них! Не из человеколюбия. Не потому, что мы, европейцы, великие гуманисты и нам до слез было жаль чернокожих мужчин и женщин, живущих, видите ли, без шоссейных дорог, без учебников и без прививок. Да, мой друг, мы их учили счету и письменности, чтобы они могли исправнее, результативнее работать. На нас! Мы лечили и вакцинировали, чтобы не заражали нас самих, чтобы мы не болели, а не они. Мы ломали традиционный и приятный для них уклад жизни и заставляли делать мосты, порты, трассы, чтобы самим слаще жить. Так-то, мой друг. И я — несостоявшийся юрист — говорю тебе искренне и печально: перевернула, переделала, изменила меня Африка. Ведь я там убивал. Ни за что. Убивал в мирное время. И сейчас мы там убиваем. И завтра будем стрелять, и как странно и парадоксально: я очутился в Африке и убивал, не желая этого, потому что каким-то личностям в обезумевшей от мании величия Америке захотелось во что бы то ни стало поставить на земле Соседней страны свои атомные пушки. Но, увы, старина Гаро про это прознал, и тут все завертелось… Шаровая молния ворвалась в мой мирок, сожгла его дотла. Какая уродливая гримаса судьбы!

Робер молчал. Жан-Поль добродушно улыбался. Он аккуратно обходил острые углы в полемике друзей, не беря ничьей стороны.

— Где-то ты, Клод, конечно прав. Вот послушайте, что я вам расскажу про американцев из своего опыта. Во время войны, уже в конце ее, я воевал в Эльзасе и Лотарингии. Все было у нас тогда американское — обмундирование, оружие. Мы от них здорово зависели, и они, пользуясь этим, вели себя не очень корректно. Когда наши части стремительно уходили вперед, американцы, чтобы опередить нас и войти в какой-то город первыми, прерывали снабжение горючим. И мы поневоле их пропускали. По-моему, американская политика вся в этом, в манере держать партнера на поводке.

— Они и теперь ведут себя с нами так же, — отозвался Клод. — Конечно, мы и Америка — это Запад. Мы повязаны, как говорится, одной веревкой. Ведь Европа для Америки — родившая ее мать. Но чудо-ребенок перерос родителей, смотрит свысока и даже помыкает.

Робер. курил и хмурился. Он был явно не согласен и ждал момента, чтобы вставить слово.

— Слишком все примитивно складывается. И однозначно. Тебе насолила, испортила жизнь не Америка, а отдельные типы в Америке. Ты оказался песчинкой в водовороте событий, в игре.

— А я и не собираюсь взрывать их континент. Я хочу лишь добраться до тех, кто выбил меня из седла.

Жан-Поль засмеялся и поднял бокал.

— Мы с тобой! За успех!