Тайна лорда Листердейла. Подвиги Геракла. Сборник рассказов

— Но, наверное, у вас все же было какое-то влияние? — заметила Незеркофф своим звучным грудным голосом.

— Если даже и было, парень того не стоил. Вот для девушки я что мог сделал.

Он слегка улыбнулся, и молоденькой англичанке эта улыбка показалась вдруг настолько отталкивающей, что она непроизвольно отпрянула, почувствовав, что за его словами кроется нечто недостойное.

— Итак, вы сделали что могли, — произнесла Незеркофф. — Очень благородно с вашей стороны. Она, разумеется, оценила ваши старания?

Француз пожал плечами.

— Парня повесили, и она ушла в монастырь. Что ж, voila, мир потерял прекрасную певицу.

Незеркофф тихо рассмеялась.

— Мы, русские, куда менее предсказуемы, — беззаботно проговорила она.

Одна только Бланш Эймери, взглянувшая в этот момент на Коуэна, увидела, как он удивленно вскинул глаза, открыл было рот и тут же закрыл его, подчиняясь повелительному взгляду Паулы.

В дверях появился дворецкий.

— Обед, — объявила леди Растонбэри, вставая. — Ах вы, бедняжки, как я вам сочувствую. Наверное, это ужасно: вечно морить себя голодом перед выступлением. Но после я обещаю вам роскошный ужин.

— Мы подождем, — сказала Паула Незеркофф и тихо рассмеялась.

— После!

3

Только что закончился первый акт «Тоски». Зрители зашевелились, заговорили. В первом ряду, в трех бархатных креслах, восседали члены королевской фамилии, обворожительные и необыкновенно любезные. Все усердно шептались и переговаривались. Общее мнение было таково: в первом акте Незеркофф лишь с большой натяжкой оправдала ожидания зрителей. Большинству было просто невдомек, что только так и нужно было играть первый акт, сдерживая и свой темперамент, и мощь голоса. Здесь ее Тоска была легкомысленной пустышкой, забавляющейся с любовью, кокетливо-ревнивой и требовательной. Бреон, голос которого был уже далеко не тот, в образе циничного Скарпиа все же был очень импозантен. В его Скарпиа не было и намека на стареющего повесу. В исполнении Бреона это был симпатичный и чуть ли не положительный персонаж, сквозь внешний лоск которого лишь с большим трудом угадывалась тайная порочность. В заключительной сцене, где Скарпиа стоит в раздумье, смакуя свой коварный план, Бреон был просто неподражаем. Но вот занавес поднялся, начался второй акт — сцена в комнате Скарпиа.

На этот раз, при первом же выходе Тоски, драматический талант Паулы Незеркофф стал очевидным. Она изображала женщину, объятую смертельным ужасом, но играющую свою роль с уверенностью хорошей актрисы. Ее непринужденное приветствие Скарпиа, ее беззаботность, ее улыбчивые ответы! В этой сцене в Пауле Незеркофф жили только глаза. Ее лицо застыло в бесстрастной спокойной улыбке, и только глаза, в которых сверкали молнии, выдавали ее истинные чувства.

История продолжала развиваться: голос истязаемого Каварадосси звучит за сценой, и от напускного спокойствия Тоски не остается и следа… В безмерном отчаянии она тщетно молит Скарпиа о пощаде, упав к его ногам.

Старый лорд Лэконми, большой знаток музыки, одобрительно кивнул, и сидевший рядом иностранный посол, наклонившись к нему, прошептал:

— Этим вечером Незеркофф превзошла саму себя. Я не знаю ни одной актрисы, способной настолько отдаваться игре.

Лэконми кивнул.

И вот уже Скарпиа назвал свою цену, и Тоска, в ужасе отпрянув, бросается к окну. Слышится отдаленный бой барабанов, и она без сил падает на софу. Скарпиа стоит над ней, рассказывает, как его люди устанавливают виселицу… Потом наступает тишина, и в ней снова слышится далекий бой барабанов.

Незеркофф лежала на софе, откинувшись настолько, что ее голова почти касалась пола. Распустившиеся волосы скрывали ее лицо. И вдруг, в потрясающем контрасте со страстью и накалом последних двадцати минут, зазвучал ее чистый и высокий голос. Голос, которым — как она говорила Коуэну — поют юные певчие или ангелы.

Vissi d'aite, vissi d'amore,
no feci mai male ad anima vival.
Con man furtiva quante miserie connobi, aiutai[108]

.

Это был голос непонимающего, удивленного ребенка. И вот Тоска снова бросается на колени с мольбами, которые прерываются появлением сыщика Сполетты. Тогда она, опустошенная, умолкает, и Скарпиа произносит свои роковые слова, исполненные тайного смысла. Сполетта выходит. Наступает драматический момент, когда Тоска, подняв дрожащей рукой бокал вина, замечает лежащий на столе нож и прячет его за спиной.

Скарпиа, во всей своей зловещей красоте, воспламененный страстью, восклицает:

Tosca, finalmente mia![109]

Ответом ему служит молниеносный удар кинжалом и мстительный звенящий голос:

Questo е il baccio di Tosca![110]

Никогда еще Незеркофф не вкладывала столько чувства в эту сцену мщения. Зловещий шепот:

Maori dannato![111]

и затем странный, спокойный голос, заполнивший театр:

Or gli perdono![112]