Тайна лорда Листердейла. Подвиги Геракла. Сборник рассказов

Вступает тема смерти, и Тоска, совершая ритуал ставит свечи по обе стороны головы мертвеца, кладет ему на грудь распятие… Задерживается в дверях, окидывая сцену прощальным взглядом… Звучит отдаленный раскат барабанов, и занавес падает.

Неподдельным на этот раз восторгам публики не суждено было, однако, длиться долго. Кто-то выбежал из-за кулис и поспешно направился к лорду Растонбэри. Тот поднялся навстречу и, после короткого разговора, повернулся и поманил сэра Дональда Кальтропа, известного лондонского врача. Почти немедленно тревожная весть распространилась по залу. Что-то произошло… несчастный случай… кто-то серьезно ранен. Один из певцов вышел на сцену и объявил, что по причине произошедшего с мосье Бреоном несчастья опера не может быть продолжена. Тут же прокатился слух: Бреон заколот, Незеркофф потеряла голову, она настолько вошла в роль, что по-настоящему заколола своего партнера. Лорд Лэконми, обсуждавший все это со своим знакомым, иностранным послом, почувствовал, что кто-то коснулся его руки, и, обернувшись, встретил взгляд Бланш Эймери.

— Это не было случайностью, — сказала девушка. — Я знаю. Вы разве не слышали эту историю, которую он рассказал перед обедом про итальянскую девушку? Этой девушкой была Паула Незеркофф. Она сказала тогда, что она русская, и я видела, как удивился мистер Коуэн. Уж он-то прекрасно знает, что родилась она в Италии, хоть и взяла в качестве сценического имени русскую фамилию.

— Милая моя Бланш… — начал лорд Лэконми.

— Говорю вам, я совершенно в этом уверена. В ее комнате лежит журнал, и он открыт на странице с фотографией мосье Бреона в его загородном доме. Она все рассчитала заранее. Уверена, что и бедному итальянцу она что-то подсыпала, чтобы он не смог выйти на сцену.

— Но зачем? — вскричал лорд Лэконми. — Зачем все это?

— Как вы не понимаете? Это все та же история Тоски! Тогда, в Италии, он возжелал ее, но она любила другого и пришла к нему в надежде, что он спасет ее возлюбленного. Он обещал, что сделает это, а сам дал тому погибнуть. И вот теперь наконец она отомстила. Разве вы не слышали, как она сказала: «Я — Т о с к а!»? Я смотрела в этот момент на лицо Бреона, и, говорю вам: он все понял! Он узнал ее.

В своей гримерной Паула Незеркофф, набросив на плечи горностаевую накидку, неподвижно сидела в кресле. В дверь постучали.

— Войдите, — ответила она.

Появилась Элиза. Она всхлипывала.

— Мадам, мадам, он умер! И еще…

— Да?

— Не знаю, как вам и сказать, мадам. Там два джентльмена, они из полиции, и они хотят вас видеть.

Паула Незеркофф поднялась и выпрямилась во весь свой рост.

— Я выйду к ним, — спокойно сказала она.

Она сняла с шеи жемчужное ожерелье и вложила его в руку девушки.

— Это тебе, Элиза. Ты хорошая девушка. Там, куда я иду, мне это не понадобится. Ты понимаешь, Элиза? Мне не дадут больше спеть Тоску.

Она постояла немного у дверей, окидывая взглядом гримерную, словно оглядываясь на последние тридцать лет своей жизни.

Затем медленно и раздельно процитировала последнюю строчку из другой оперы:

«La commedia е finita!»[113]

ПОДВИГИ ГЕРАКЛА The Labours of Hercules 1947 © Перевод. Кулланда С, 2001

Пролог

В квартире Эркюля Пуаро все было очень современно. Дверные и оконные ручки и шпингалеты сверкали хромом, а кресла, хотя и отменно мягкие, отличались строгостью форм.

В одном из этих кресел чинно восседал — аккуратно расположившись точно в центре — Эркюль Пуаро. Напротив него, в другом кресле, сидел профессор Бертон из колледжа Всех скорбящих Оксфордского университета[114], с наслаждением потягивая «Шато Мутон-Ротшильд» из запасов Пуаро. Кому-кому, а профессору Бертону аккуратность была совершенно несвойственна. Пухлый, с румяной добродушной физиономией под копной седых волос, он то и дело басовито похохатывал и имел обыкновение посыпать все вокруг пеплом: никакие пепельницы, которые ему старательно подсовывал Пуаро, не помогали.

— Скажите на милость, — приставал он к Пуаро, — почему Геракл?

— Вы имеете в виду имя, данное мне при крещении?

— Ну, для крестного имени оно, пожалуй, чересчур языческое, — последовал ответ, — но я не о том. С чего вдруг такая экзотика? Отцовская фантазия? Материнский каприз? Семейная традиция? Ведь если я не ошибаюсь — память у меня не та, что прежде, — у вас был еще брат по имени Ахилл?

Пуаро, напрягшись, вспомнил историю появления на свет Ахилла Пуаро[115]. Даже не верится, что все это было на самом деле…

— Был, но недолго, — любезно пояснил он.

Профессор Бертон тактично сменил тему.