Тайна лотоса

— Люди много, что говорят, но на то мы и наделены знаниями, чтобы видеть собственными глазами и слышать собственными ушами.

Но она в темноте не видела и не слышала. Однако же никто, кроме царской свиты и самого Пентаура не мог знать, что произошло в глухом коридоре храма. Однако Амени мог знать — он видел и Пентаура, и фараона.

— Пустое волноваться за Пентаура. Он сделал то, что должен был сделать, только не сумел найти нужные слова, и нужное место. Я дал ему знания, но я не научил дворцовому этикету. Он обязан был отвести Его Святейшество в келью и там, без лишних ушей, а не перед царскими братьями, говорить с ним. И за то я плачу сейчас страшную цену. Великий Пта неспроста увёл меня из храма, чтобы открыть глаза на мои упущения. Теперь я молюсь, чтобы он открыл глаза Его Святейшеству. Фараон наш ещё молод, и людское в нём слишком часто берёт верх над божественным. А ты, Нен-Нуфер, не слушай чужих речей и свой рот не раскрывай. А теперь ступай и делай то, что подготовит тебя к встрече с Тирией.

— Мне запретили участвовать в танцах, покуда ноги не заживут.

Амени тряхнул головой и опустил взгляд на закрытые лёгкой тканью колени девушки.

— Тогда играй.

— Я разбила флейту.

Амени помрачнел.

— Только этого мне не хватало! Не говори, что и с тобой я сделал неверный выбор, и Великая Хатор не желает принимать тебя в свои жрицы!

Голос Амени взвился, и если бы они не отошли от башни, запертый в ней Пентаур точно бы услышал горькие слова верховного жреца. У Нен-Нуфер затряслись колени и защипало глаза. Она пошатнулась, и Амени ухватил её за руку, испугавшись, что девушка сейчас упадёт. А второй рукой он коснулся цветка лотоса, спрятанного в светлых волосах.

— Но не это ли знак, ведь ты переписала для фараона книгу — возможно, ты станешь той, кто принесёт ему весть, которой он с таким нетерпением ждёт. Но прежде, чем я открою тебе великую тайну фараона, я должен получить от нашего Бога позволение. А теперь ступай и не тревожь своего воспитателя. Я позову тебя, когда он будет готов написать фараону послание. И оно будет написано твоей рукой, если на то будет воля Великих Богов. А сейчас эти руки могут помочь справиться с таким невиданным количеством лотоса. Фараон дал нам понять, что неразумные жрецы не в праве покушаться на священное мясо быков и должны довольствоваться тем, что в достатке даёт река. И вот тут я вижу в Тети мудрость, достойную фараона. Нен-Нуфер, не мешай Пентауру, иначе никто из нас никогда больше не вкусит мяса. Я отдал такой приказ, повинуясь воли Его Святейшества.

Нен-Нуфер еле сдержалась, чтобы не пасть ниц перед старым жрецом. Только сейчас она догадалась, где запер её воспитатель, и отчего фараон с братьями разбушевался за дверью. Амени сейчас гладил её по голове, не зная, что это её неразумное желание увидеть царевича навлекло на всех немилость фараона, и кого должны покарать — так это её. Но тут же в ушах зазвенел голос Пентаура, запрещающий открывать тайну даже Амени. Он оберегал её от чего-то более страшного, чем собственное падение. Отчего?

Она бежала к невольникам, кусая до крови губы, чтобы сдержать слёзы и до позднего вечера отделяла луковицы и семена от цветов. Варёные луковицы подадут на обед, а семена смелют в муку для лепёшек, а из цветков приготовят дурманящий напиток для богослужений. Она устала и выбилась из сил, волосы даже в тени прилипли ко лбу и шеи, но она и думать не могла отпроситься в купальню. Она должна была одна разобрать все корзины, чтобы искупить перед Великими Богами свою вину, ибо они знали то, что не ведали люди. А ночью Нен-Нуфер сжимала фигурку Исиды, моля Богиню забрать от неё тревожные мысли, а с утра вновь была на кухне, где с ужасом услышала новый шёпот: Амени с утра вновь отправился во дворец, потому что вчера фараон не пожелал его видеть.

Покончив с работой, Нен-Нуфер вновь побежала к воротам, но верховный жрец ещё не вернулся. Она ждала его с ещё большим нетерпением, чем в роковой день колесницу царевича Райи. Только предугадать приход Амени было намного труднее — ни клубов пыли из-под копыт лошадей, ни колыхающихся в мареве носилок. Верховный жрец вновь шёл пешком.