—Ты об урюке?— небрежно спросил Костя.— Так вот что я тебе скажу: брат у тебя — кошки ловчее, настоящий моряк. Он по деревьям, как по корабельным трапам и реям птицей порхал, мы за ним едва поспевали. Удовольствие смотреть, как человек работает.
—Ну и что же?..— прервал я его излияния.— Так все и будешь удовольствие от чужой работы получать?
—Я тоже работал,— надулся Костя.
—Хватит об этом. А вот как же с Рафаэлькой будет — с внуком Ханифы-апы? Небось, ждете, когда он женится или в институт поступит? Ведь еще на сборе говорили, что надо бы помочь Ханифе-апе отводить внука в детсад.
—Она нам не доверяет.
—Пойдем к ней вместе и уговорим доверять.
Костя вздохнул — похоже, его мало радовала хлопотная перспектива — стать человеком, которому доверяют.
—Пойдем,— уныло согласился он.
К Ханифе-апе мы пошли в воскресенье утром. Она возилась во дворе с коровой. Тугая струя молока дзинькала о дно подойника.
—Ханифа-апа,— начал я.— Вы почему Рафаэльку тимуровцам не доверяете? Они обижаются.
Корова косила на меня красноватым глазом. Глаз на черной корове был как яичница на скороводе — разве что не шкворчал. «У, злюка», — подумал я про корову.
— Да разве я обижаю!— заохала Ханифа-апа.— Я ведь по журналу «Здоровье» поступаю — хожу ради сердца своего, укрепляю его, значит. Километр в детсад, километр домой — вот уже и здоровья на целый день. Здоровья ради, детки мои, сама хожу с Рафаэлькой.
Мы были озадачены. Не станешь ведь Ханифу-апу отговаривать от желания настойчиво укреплять сердце ходьбой. Вот и будь после этого тимуровцем... Тут, действительно, ничем не поможешь... Корова нетерпеливо обмахивалась хвостом, склонив голову на бок и явно прислушиваясь к аппетитному дзиньканью подойника. И тогда меня осенило. Я толкнул Костю:
—Слушай, может, корову будем отводить?
—В д...детсад?— ошалело уставился на меня Костя.
—Балда!— разозлился я.— Кто ж корову в детсад водит — на луг, говорю, водить ее надо — пастись. Это тоже ведь отличная помощь.
Не дожидаясь ответа Кости, я наклонился к хозяйке:
—Ханифа-апа, можно, мы корову попасем на лугу?
—А не побоитесь?— улыбнулась Ханифа-апа.— Она у меня неласковая.
Я еще раз глянул в огненный глаз коровы и поежился — свирепый взгляд не обещал ничего хорошего.
—Как звать-то ее?— спросил я и осторожно положил руку на теплый коровий бок. Под рукой дышал вулкан.
—Кисой зову,— улыбнулась Ханифа-апа.
—Так мы попасем?— неуверенно спросил теперь
уже Костя.— Можно?
Ханифа-апа поднялась с табуреточки, подойник был полон.
—Ну что мне с вами делать,— сказала она.— Конечно, не откажу — пасите, коли не можете без этого.
—Тяни Кису за веревку,— велел я Косте.— А я ее хворостинкой угощу, чтобы веселей шагала.
Я взял лозу и хлестнул Кису. Она вздрогнула и грозно наклонила голову.
—Тяни за веревку,— снова завопил я.— Видишь — в меня целит.
Костя потянул за веревку и корова нехотя пошла за нами, искоса поглядывая на меня.
—Ты ее не бей больше,— посоветовал Костя.— Шибко сердитая, с ней шутки плохи. Она и так дойдет.
Так и шли до самого луга. Костя, как бурлак на картине Репина, тянул толстую веревку, а Киса ленивой баржой плыла по проселку. Я нещадно лупил лозой макушки трав, распугивая кузнечиков и стрекоз.
На лугу мы вбили в землю колышек и привязали к нему веревку — пусть Киса теперь погуляет на привязи... Киса вела себя прилично — мирно брила наголо зеленую лужайку вокруг колышка. Припекало. Мы до одури наигрались и набегались. Легли в траву, вдыхая горький и пьянящий ее запах, от которого слегка кружилась голова. Костя сорвал сочную травинку, перекусил стебель и скривился — горько.
—Интересно все-таки получается,— задумчиво расфилософствовался он.— Вот корова ест такую горькую траву, а молоко получается сладкое. Здорово, да?
—Небось, молочка захотел?— поддел я Гришкина.
Костя перевернулся на спину и, заложив руки за голову, устремил мечтательный взгляд в облака, которые скучно брели над нами, словно белые коровы по синему лугу.
—Молочко — это хорошо!— согласился, после долгой паузы Костя. Он резко сел:
—Слушай, а ведь Ханифа-опа не рассердится, если мы немножко молочка попьем. Как ты думаешь?
—А где ты его здесь возьмешь?
—Чудак!— усмехнулся Костя и показал на Кису.— У нас тут по лугу целая цистерна молока бродит.
—Что тебе, дома молока не дают?
—Так то совсем другое дело. А тут — сами...
—Кису, что ли, подоить? А ты когда-нибудь пробовал?
—Не-а,— признался Костя.— Но что в этом особенного — раз и готово!
Я пожал плечами. Честно говоря, иметь дело с Кисой я почему-то не хотел.
—Разве что капельку,— неуверенно выдавил я.— Только, чур — доишь ты.
Костя обрадовался:
—Пошли к Кисе!
Киса возлежала на скошенной губами лужайке и обмахивалась хвостом, как опахалом. Глаза ее были мечтательно полузакрыты.
—Видишь, довольная какая!— шепнул я.— Наелась до отвала и настроение поднялось. А утром была злая, как собака.
Костя кивнул:
—Сейчас и у нас настроение поднимется. - Энтузиазма от его слов я почему-то не испытал.