Наконец, когда Мария покончила с работой, ощущая печаль, внутреннюю опустошенность и вместе с тем странное облегчение, она вспомнила: совсем недавно она пообещала вернуться в Шотландию. Но это было всего лишь устное обещание, данное почти незнакомому человеку по имени Джеймс Хепберн; оно не имело никакого веса. Она все еще может передумать.
Сорок дней официального траура подошли к концу 15 января 1561 года, когда во францисканской церкви прошла заупокойная служба. День выдался отвратительный: на улице шел дождь со снегом, а в церкви было холодно и неуютно, когда монахи пели «
Она знала, что тело Франциска уже забальзамировали. Его сердце, вынутое из груди, будет похоронено в парижском соборе Сен-Дени вместе с его предками. Скульпторы изваяли для него величественную гробницу рядом с усыпальницей Генриха II, и его сердце будет покоиться в ковчеге, окруженном резными языками пламени. Его сердце… Ей была ненавистна мысль, что они копались в его теле, хотя она знала французские традиции.
Теперь Мария могла покинуть Орлеан, эту злосчастную темницу, куда она поклялась больше никогда не возвращаться.
Пребывание в Париже, который она всегда так любила, теперь не доставляло ей радости. Ей пришлось разобрать все свои вещи и драгоценности и расстаться с большей частью из них, вернув в собственность французской короны. Английский посол Николас Трокмортон нанес визит, чтобы официально выразить соболезнования от королевы Елизаветы, но, как только позволили правила приличия, он перешел к Эдинбургскому договору и намекнул на крайнее разочарование своей госпожи тем, что она еще не подписала его. Шотландское правительство сделало это, и лишь ее подпись отсутствовала. В ответ она заявила, что смерть Франциска все изменила.
– Каким образом? – настаивал посол.
– Договор был составлен на основе того, что мы с мужем являемся королем и королевой Франции и Шотландии, – ответила Мария. – Теперь осталась только королева Шотландии.
Она чрезвычайно устала, и порой у нее возникало искушение подписать договор, чтобы избавиться от его назойливости. Но Франциск… Это будет предательством его интересов. Она не могла подписывать документы из-за слабости или лени.
– Вы знаете, что это ничего не меняет, – быстро возразил он. – Вопрос заключается в ваших притязаниях на трон Англии или в праве на престолонаследие. – Посол был достаточно дружелюбным, молодым и открытым человеком, вполне привлекательным, несмотря на ярко-рыжие волосы и протестантскую веру. На сам деле он даже понравился Марии. – Король Франциск не имел к этому никакого отношения.
Она обезоруживающе улыбнулась:
– Это слишком серьезное дело для меня. Я должна посоветоваться с членами своего шотландского совета, так как у меня не осталось мужа, к которому я могла бы обратиться.
Трокмортон едва не рассмеялся. Как будто Франциск когда-либо мог давать политические советы! Но значит ли это, что она не хочет консультироваться со своими старшими французскими родственниками? Решила ли она освободиться от них?
– Ваше Величество, это действительно очень важный вопрос, и до его разрешения он будет препятствовать отношениям с вашей сиятельной кузиной, королевой Елизаветой.
– Меня сильно огорчает это обстоятельство. Но я знаю, что королева Англии не хочет, чтобы кто-то стоял между ней и ее наследственными правами. Она сама поступила так же в схожей ситуации.
Трокмортон кивнул. Тем не менее вопрос требовал решения. Папа поддержал притязания Марии на английский трон и подтвердил, что в данный момент именно она является истинной королевой Англии. Кроме того, существовало ее законное право престолонаследия. Это было не одно и то же. Первую претензию необходимо было аннулировать, но вторую можно было сохранить
Трокмортон знал, что терпение королевы Елизаветы уже на исходе. Поведение Марии подтверждало его худшие опасения, и она все больше интересовалась скрытыми мотивами его госпожи.
– Это не может продолжаться долго, – мрачно произнес он и был раздражен, услышав в ответ беззаботный смех Марии.
Но смех был фальшивым, хотя дух Марии постепенно укреплялся, и она совершала долгие одинокие прогулки по дворцовым террасам, закутанная в длинный белый плащ. Тем не менее пронзительный ветер проникал под одежду и заставлял ее дрожать от холода. Брантом и другие придворные поэты тщетно пытались гулять вместе с ней или убеждали ее уйти под крышу. Между тем ее одинокая фигура будоражила их поэтическое воображение, и Ронсар написал: