Поскольку выехали мы намного позже обычного, то было необходимо наверстать упущенное за счет увеличения скорости передвижения. Чем дальше к югу уводила нас дорога, тем более разнообразной становилась природа. Растения удивляли обилием плодов невообразимого цвета (и ведь никто не собирал их в корзинки, не вгрызался в их аппетитную мякоть зубами, вся эта роскошь радовала глаз, но была противопоказана желудку), формами листьев, изгибами стволов. Осень и здесь постепенно вступала в свои права, уже не было той жары, как в начале нашего путешествия, но температура была на редкость комфортной. Как я поняла особой зимы на Лидии и не бывает, поскольку светила не дают остывать поверхности земли. Они просто притушивают свой свет, словно отдыхая перед очередным сезоном созревания, чтобы потом с новыми силами трогать жителей этого мира своими разгоряченными ладонями.
Благодаря лечению чувствовала я себя хорошо, но только физически, так как угрызения совести от меня никуда не делись. Две широкие спины, маячившие в разной степени удаленности, но как назло, впереди (прям, сговорились), казалось всю дорогу выражали молчаливый укор. Одна спина, натянутая, напряженная, сообщала о своей обиде, напрасной надежде, она даже злилась на бедную Асю, изредка передергивая плечами. Другая, расслабленная, чуть сгорбленная, демонстрировала бездну разочарования, сочилась горечью и еще какой-то неопознанной мной эмоцией. Мне хотелось подъехать к этим разговорчивым спинам. Одну пощекотать, так чтобы она расслабилась, чтобы вновь стала беззаботной и по-детски порывистой. К другой хотелось прижать ладонь, где-то там между лопаток (где раскинулись крылья, увы, не способные поднять его ввысь), забрать себе хотя бы часть непомерного груза ответственности, который она взвалила на себя, забрать сомнения и неуверенность, запрятанную глубоко внутри. Да что там… Мне просто хотелось прильнуть к этой спине, задрать вверх мешающую одежду и прирасти к коже кожей, к душе душой. Но я ничего этого не сделала…, продолжала молча ехать и давиться стыдом, вязнувшим на зубах.
На привале, который Вал устроил у небольшого озерца на поляне, специально вырубленной для подобных стоянок еще несколько лет назад, я попыталась поговорить с Марко, но мне достался только рассерженный взгляд и, брошенное через зубы, «Отойди!».
Я понимала, что все это вполне заслуженно, но легче от этой мысли не становилось. Кажется, все окружающие (которые по идее должны были заниматься приготовлением пищи, проверкой повозок и прочими незатейливыми радостями отдыха, но реально исподтишка наблюдали за перипетиями наших отношений с Марко) заметили, как меня отшили. Положительных впечатлений, как вы понимаете, мне это не добавило.
На плечо легла тяжелая ладонь. Вал приобнял меня и увлек в сторону от любопытных ушей.
— Не торопись, дочка. Дай ему время, — лицо, покрытое сеткой глубоких морщинок и мудростью, прожитых лет, смотрело на меня с сочувствием. — Он в таком возрасте, когда каждое увлечение кажется самым сильным и непременно на всю жизнь. Идеалист и романтик, ребенок, который привык, что его просто не могут не любить. Ему трудно смириться с тем, что в жизни не все дается сразу и легко. Он усвоит этот урок, переживет его и пойдет дальше. Только не спеши, жди, когда он даст знак, что готов принять твой выбор.
— Если бы вы знали, какой виноватой я себя чувствую за то, что позволила себе такое поведение, — покаялась я.
— Да знаю я. Ты же, как раскрытая книга, вся наружу, на излом, — Вал по-отечески потрепал меня по щеке шершавой ладонью.
— Это что, настолько плохо?
— Это хорошо, потому что искренность — это то, что я больше всего ценю в друзьях. Это плохо, потому что ты все пропускаешь через сердце, а оно может не выдержать такого не бережного отношения. Раны рубцуются, рубцы черствеют. Мне бы не хотелось, чтобы ты зачерствела, Асиена. Учись отстраняться, не прогорать дотла каждый раз, и тогда тот свет, который привлекает в тебе, сохранится.
Мы вернулись на поляну, где Райн уже разложил на полотенце наш не хитрый обед. Мне под нос подвинули баночку с подозрительным содержимым, со словами:
— Я знаю, ты такое любишь.
Оглядела содержимое, понюхала, было похоже на йогурт. Рискнула попробовать. Ммм…, я и не представляла, как соскучилась по привычной, земной еде. Сливочный. Блаженно прикрыла глаза, смакуя каждую ложку. Удивительно, но на Лидии до этого момента, я не встречала ничего похожего на кисломолочную продукцию. Молоко было, сыр тоже, а вот этого не попадалось.
— Откуда это?
— Попросил у Гмырха, — сообщили мне, задумчиво изучая строение бутерброда. Я тоже поизучала. Ну, за компанию. Ничего особенного, хлеб, какая-то зелень, мясо. И странное смущение на лице.
— Просто взял и попросил? — решила я внести ясность.
— Да, взял и попросил.
— А раньше чего не просил?
— Просил, — изучение бутерброда продолжалось. — Раньше не было нужных ингредиентов.