Тайна моего двойника

Шерил, по правде говоря, особенно сильных эмоций не высказывала — это было за пределами ее возможностей. При всей нашей схожести Шерил была совсем иной. Она больше смотрела и слушала, чем говорила. Она была тиха, вежлива, слова «спасибо-пожалуйста, если тебя не затруднит, извини, я хотела бы тебя попросить» и так далее, в том же духе, пересыпали ее речь и занимали в ней наибольшую часть, основное же содержание выражалось на редкость сдержанно и кратко. Прежде, чем что-либо сказать, она вскидывала на меня глаза, словно проверяя, можно ли мне доверить такой секрет, даже если это касалось всего-навсего предложения выпить чашечку кофе. Моя манера, прямая и открытая, что нормально для русских, была ей непривычна и смущала ее. Она иногда стеснялась говорить со мной, краснела и искала подолгу слова…

Короче, она была западным человеком. И вела себя так, как ведут западные люди, по принципу: у меня своя жизнь, у вас своя, я к вам не лезу в душу, вы ко мне тоже; у вас все прекрасно, я уверена в этом, — и у меня тоже; и даже если это вовсе не так, никто никому навязываться не будет, все будут улыбаться и жить каждый сам по себе со своими проблемами и печалями… На вопрос: как дела — ответ всегда: отлично! Не потому что отлично на самом деле, а потому, что ничего другого вам знать не положено… Если ты попробуешь рассказать кому-нибудь о своих проблемах, тебя выслушают. Посочувствуют и, может быть, даже помогут. Но только это не станет дружбой и даже простым началом ее. Откровенность людей не сближает, они просто сошлись на некоей территории — нейтральной территории, постояли на ней, потоптались, обменялись мнениями и даже услугами, и снова разошлись — каждый умотал на свою территорию, за свою ограду, из-за которой назавтра же ты можешь рассчитывать только на приветливое и безразличное «здравствуйте, как дела?» И снова скажешь: отлично…

Я боролась изо всех сил с этим западным менталитетом, я лезла в душу всеми своими четырьмя лапами, я задавала бестактные вопросы, я постоянно смущала Шерил.

Ничего, сказала я себе, пусть переучивается, это полезно. Будет, как все нормальные люди.

* * *

Сказать-то я себе сказала, но разность наших стилей поведения меня тоже сковывала. Мне больше всего хотелось говорить с ней о загадке нашей схожести, о нашем возможном родстве, о всем том, в чем мне виделась тайна и к чему меня тянуло невероятно: уж так я устроена, люблю все таинственное. Тем более, когда это таинственное избрало меня своим главным действующим лицом… Я себя чувствовала подлежащим большого сложного предложения, остальные члены которого были зашифрованы… Мне было совершенно необходимо найти ключ и расшифровать их.

Однако Шерил как бы избегала разговоров на эту тему, отвечала односложно и сама инициативу не проявляла. Казалось, она приняла наше сходство как данность; приняла, хоть и осторожно, нашу дружбу и никаких вопросов ни себе, ни мне задавать не собирается.

Я решила не давить на пугливую Шерил — я и так ее шокировала своими прямыми высказываниями по всем поводам — и подождать. Чего — я не знала. Лучших времен, наверное. Времен, когда она ко мне привыкнет.

* * *

В ожидании приезда Сережи, я написала Игорю большущее нежное письмо и затащила Шерил к фотографу. Мы сделали несколько больших портретных снимков, а постановка мизансцен была моя: с подобранными волосами и с волосами распущенными, щекой к щеке и просто рядом в обнимку, и в профиль, почти нос к носу… Сначала Шерил смущало это позирование, но потом, когда я чуть не свалилась с высокого табурета, мы стали смеяться и в конце концов расхохотались так, что даже фотограф не выдержал и прыснул, хотя уже никто не знал, отчего это мы все смеемся…

* * *

Наши фотографии меня потрясли.

Я не знала, кто из нас — я.

Шерил сидела рядом со мной на моем диванчике, глядя на снимок. Я посмотрела на нее. Ее лицо застыло в напряжении.

— Что скажешь? — спросила я ее сдержанно.

Она в ответ вымученно улыбнулась.

— Ты не веришь, до сих пор не веришь, что мы с тобой сестры? — спросила я в лоб.

— Трудно не поверить, глядя на наше фото… — тихо произнесла она.

— Я понимаю, что ты сомневаешься. Мы с тобой такие разные… Хотя ведь мы чувствуем друг друга очень хорошо, несмотря на всю разницу… Ты сама мне сказала однажды, — помнишь? — что тебе меня не хватает. И мне тебя не хватает, Шерил. Именно поэтому я думаю, что мы сестры, не только из-за нашей внешней похожести… А разница между нами — это из-за того, что ты — американка, а я — русская. Разное воспитание, разная культура, разный менталитет…

Я замолчала. Что я могла еще добавить?

Шерил тоже молчала, уставившись в нашу фотографию. Только мое плечо ощутило легкую дрожь ее плеча.

— Моя приемная мать была против моего отъезда в Европу, — заговорила она, наконец. — И когда она поняла, что она не сможет воспрепятствовать моему отъезду, она сказала: «Я с самого начала знала, то ты никогда не станешь настоящей американкой…»

Я подождала продолжения, но его не последовало. Тогда я спросила осторожно: «И какой вывод ты делаешь из этого?»

— Никакого.