Тайна монаха Алдо

Холод сковал ледяным панцирем молодого мужчину, лежащего под тремя лоскутными одеялами, с головы до ног. Болезнь окутала измученное тело острыми иголками и заставляла мелко дрожать. Нестерпимая боль тесным обручем сжала голову и выгнала оттуда все мысли. Колючими пальцами она перебирала струны натянутых нервов и отдавалась громкой пульсацей сердца в ушах. Тонкие руки Дуранте невольно поднимались к голове, но не могли унять полыхавшее внутри адское пламя пожара. Холодные ступни судорожно сжимались и разжимались, не в силах согреть себя и взять частичку огня у начинающего пылать от поднимающейся температуры тела.

Властитель Вероны Бартоломео делла Скала был давнишним почитателем таланта дельи Алигьери. Он первым пригласил поэта в Верону после его изгнания из Флоренции. Неожиданная и тяжелая болезнь привела Дуранте не в дом богатого сеньора, а уложила на кровать крестьянина. Сердобольная хозяйка часто подходила к кровати, долго стояла в изголовьи и жалостливо смотрела на больного. За уход и проживание постояльца она получала приличные деньги от правителя города.

Сегодня, как и вчера, женщина заварила постояльцу мелко покрошенные ветки можжевельника, добавила туда растолченный чеснок и поднесла к губам больного. Тело мужчины растворилось в боли и не принимало в себя даже лечебный настой. Напиток достиг желудка, но тут же вырвался наружу спазмом боли и растекся на каменном полу неровной лужицей. Хозяйка постояла в раздумьи, покачала головой, спрятала руки под передник и ушла на свою половину готовить ужин семье.

***

Третьи сутки Дуранте то трясся от холода, то горел в огне, метался на кровати в прохладной комнате, сбрасывал с себя одеяла. Его воспаленный мозг притягивал, как лекарство, не образ жены Джеммы, не лица детей, оставленных во Флоренции, а силуэт девушки с длинными рыжеватыми волосами. Она влюбленно смотрела на него, нежно протягивала руки и ласково проводила по волнистым волосам поэта. Ее небольшая высокая грудь от волнения приподнимала кружево на открытом платье, реснички трепетали вокруг красивых глаз, а красота плеч была видна даже под платьем.

«Ах, Беатриче, моя милая, как ты прекрасна, как совершенна твоя красота! Ты – моя единственная муза, моя тайная возлюбленная, моя вечная непреходящая любовь! Благодарю Создателя всем сердцем за две незабываемые встречи с тобой …»

Беатриче гладила одной рукой волосы платонического воздыхателя, а второй махала кому-то невидимому, звала, приглашала к себе. Уже через мгновение Дуранте оказался окруженным девушками в длинных белых рубашках с распущенными по плечам длинными волосами. Они окружили поэта, подняли с постели, взялись за руки и закружились хороводом вокруг. Беатриче незаметно вышла из круга, растворилась за спинами девушек и в этот момент их лица начали искажаться – они то расширялись, то опять сжимались, нежная кожа грубела на глазах, покрывалась глубокими уродливыми морщинами. Нежные руки девушек потрескались от сухости и превратились в колючие ветви; волосы потеряли блеск, перепутались и сплелись в скользких змей; белые одежды истлели, рассыпались и из-под них показались обнаженные старческие тела, покрытые пятнами, язвами и наростами. Из разинутых ртов сыпались вниз зубы и раздавался хриплый хохот. «Да, мы быстро состарились и умерли, тебе же не дожить до старости, поэт-философ… Не совершай больше грехов, иначе никогда не увидишь прекрасную Беатриче… Она умерла молодой, безгрешная, но не повернулась к тебе светлым ликом… Ты останешься ее вечным несостоявшимся любовником… Живи с этим или умри!»

Дуарте с усилием повернул голову на раздающиеся в ней голоса и увидел, как распахнулось небольшое окно. Из него в комнату ворвался ледяной ветер, остудил налитую тяжелой болью голову, зашевелил растрепанные волосы, забрался под рубашку и приятной прохладой окутал разгоряченное жаром тело.

– Как же так, – бормотал больной, – не может быть, чтобы моя Беатриче умерла, а мир остался прежним. Он должен содрогнуться от несправедливости, печали и сострадания! Ее смерть отозвалась не только в моем сердце, это трагедия всей Италии… как же так… умерла…

О Беатриче, помоги усилью

Того, который из любви к тебе

Возвысился над повседневной былью.

Или не внемлешь ты его мольбе?

Не видишь, как поток, грознее моря,

Уносит изнемогшего в борьбе?¹⁴⁾

Нет-нет, мне не нужна другая … Создатель, возьми и меня к себе, соедини с любимой в садах Эдема, разреши любить и восхищаться недоступной красотой хотя бы после смерти… Никто не слышит, никто не понимает. Неужели не хочешь забрать меня к себе, Создатель? Умерла, умерла…

Единственная ты, кем смертный род

Возвышенней, чем всякое творенье,

Вмещаемое в малый небосвод,

Тебе служить – такое утешенье,

Что я, свершив, заслуги не приму;

Мне нужно лишь узнать твое веленье.

Но как без страха сходишь ты во тьму

Земного недра, алча вновь подняться

К высокому простору твоему?¹⁵⁾