Тайна монаха Алдо

Реальность перемешалась в голове Дуарте с видениями, вызванными высокой температурой, осложненной нервной горячкой. Опасное состояние не только для чувствительной души поэта, но просто человека. Голова его бессильно

откинулась набок, глаза закрылись, перед затуманенным взором опять замелькали силуэты женщин. Выражения их лиц менялись в голове больного с пугающей быстротой. Смеющаяся цветущая юность превращалась в дряблую ворчащую старость с клюкой. Совершенная красота резко стягивала с себя нежную кожу и из-под нее наружу появлялась уродливая маска смерти.

На Дуарте летела пугающая человеческую фантазию, изъеденная прогорклой человеческой кровью огромная воронка. По ее осклизлым мокрым стенам карабкались вверх люди. Они извивались, из последних сил искали шершавые выступы и израненными руками цеплялись за поверхности. С их тел свисали рваные лоскуты кожи, текла вниз кровь, орошая головы карабкающихся снизу. Скользкие от крови, изодранные тела не находили прочной опоры и медленно скатывались вниз. После них оставались черные полосы крови с кусками сдернутой кожи. В самом низу гигантская воронка сужалась узким горлышком, куда могло проскользнуть только одно человеческое тело. Люди медленно скользили вниз, закручивались у узкого горла воронки, пытались из последних сил задержаться хоть на минуту, но неведомая сила затягивала из вовнутрь. Следующий грешник падал без задержки из узкого горла прямо в преисподню – она охотно раскрывала горячие объятия новому гостю. То, что люди все до единого являлись грешниками, поэт чувствовал громко стучавшим сердцем.

– Ад не место для благочестивых мирян.

Самый страшный грех – грех предательства. Предателям не место за земле. Не место среди безгрешных людей. Предатели попадут в самый последний, девятый круг ада. Даже воры и убийцы не заслужили находиться здесь. Только предатели, предатели… – неразборчиво бормотал молодой мужчина. Его голова слабо моталась на подушке, губы едва шевелились, сверху одеял лежали худые руки с подрагивающими пальцами.

Над ужасающей своей реальностью воронкой кружились стаи больших и страшных черных птиц. Они громко изрыгали из себя отвратительные нечленораздельные звуки и активно испражнялись вниз воняющими отбросами на головы людей. Вонь заполняла окружающее пространство, лезла в нос, вызывала рвотные спазмы, заставляла смотреть вокруг и искать глоток чистого воздуха или чистого места.

Дуарте вздрогнул, приоткрыл пошире больные воспаленные глаза, повел ими вокруг с надеждой уползти подальше от ужасного кошмара. Тщетно! Он лежал в центре неровного круга, составленного из вырванных языков богохульников.

Вокруг него безмолвно возвышались бесполые существа без лиц, одетые в черные балахоны и тянули к нему длинные костлявые пальцы. От страшных фигур веяло ледяным холодом, безнадежностью и запахом тления.

И словно тот, кто, тяжело дыша,

На берег выйдя из пучины пенной,

Глядит назад, где волны бьют, страша,

Так и мой дух, бегущий и смятенный,

Вспять обернулся, озирая путь,

Всех уводящий к смерти предреченной.¹⁶⁾

От жгучего, непередаваемого страха, что он умер и оказался в загробном мире вместе с грешниками, сознание на короткое время вернулось к Дуарте. Несчастный больной в ужасе раскрыл полубезумные глаза и судорожно стал озираться вокруг.

Где жизнь, а где виденья?

Каменные стены комнаты с ковриком у изголовья кровати, выщербленный пол с двумя вытканными циновками, керамическая чаша для нужды, стол и два стула – знакомая обстановка, которую он видел до болезни. Но где он? И где истина? Неужели он отправился за Беатриче, но по пути на Небеса споткнулся и оказался в чистилище? Где он? Кто ответит?

Больной громко застонал и от бессилия закрыл глаза. Несмотря на тяжелое состояния полузабытья, в голове поэта, помимо его воли, уже складывались первые строфы бессмертной Комедии…

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, о, как произнесу,

Тот дикий лес, дремучий и грозящий,

Чей давний ужас в памяти несу!

Так горек он, что смерть едва ль не слаще.

Но, благо в нем обретши навсегда,

Скажу про все, что видел в этой чаще…¹⁷⁾

***

Бартоломео делла Скала из Дома Скалиджери, сеньор Вероны, был давно наслышан о мятежном поэте. Это он предложил флорентийскому изгнаннику кров над головой, когда тот, голодный и оборванный, упал от истощения на невспаханное поле крестьянина Вероны и потерял сознание. Сейчас грузный сеньор Бартоломео тихонько стоял на пороге комнаты и с состраданием думал о мучениях больного. Он задумчиво трогал длинный черный локон вьющихся волос, выбившийся из-под модной шляпы с полями. После некоторого раздумья Бартоломео делла Скала приблизился к кровати уважаемого гостя, с жалостью посмотрел на мечущегося в бреду и покачал головой. Он не знал, чем еще можно помочь.