А на сцене Каракалла уже подбирался сзади к своему брату-добряку, который в этот момент потягивался и немного почесывался (этому Володя актера не учил). Каракалла же, походив у него за спиной и покривлявшись вдоволь, наконец вцепился ему в горло с криком: «Умри, проклятый брат!» По пьесе несчастный братец должен был с жалобным стоном опуститься на колени, а потом растянуться на помосте, но, к ужасу Володи, которому пришлось смотреть одновременно и на пузатого, и на сцену, этого не случилось. То ли Гета испугался прикосновения к шее крепких пальцев Каракаллы, то ли, не желая срамиться перед дружками, не упал на доски сцены, а неожиданно для всех, особенно для Каракаллы, вдруг с силой ударил его локтем руки прямо в живот, угодив, по всей видимости, в солнечное сплетение. Одновременно пяткой он ударил мерзкого братца в лодыжку. Раздался стон императора, пытавшегося схватиться одновременно за живот и за ногу, а потом бросившегося на нарушившего план пьесы Гету. Два удара заставили того принять оборонительную стойку, а яростные, одобрительные вопли зрителей, понявших наконец, что пригласили-то их сюда именно ради этого момента, поощрили актеров, внезапно ставших смертельными врагами, к решительной схватке.
Когда Каракалла душил брата, Володя, внимательно следивший за пузатым, видел, как перекосилось его лицо. Возможно, мальчику очень хотелось увидеть на физиономии толстяка волнение. Но вот началась драка, и владелец «мерседеса» заулыбался, затем нахмурился, потом опять засмеялся. Когда же под свист и ликование толпы, подначивавшей дерущихся, оба актера свалились на доски и принялись лежа охаживать друг друга кулаками, пузатый снова помрачнел и что-то сказал своим подручным.
Два плечистых парня подошли вразвалку к сцене, на которой возились Каракалла и его брат. Они вскочили на помост легко, как боксеры, взбирающиеся на ринг. С двух сторон они подошли к дерущимся, и удары их ног пришлись прямо по почкам «господ артистов», которые, не понимая, что происходит, прекратили драку и вскочили на ноги. Увидев мордоворотов, они попытались было дать им отпор, но несколько мастерских жестоких ударов сбросили их с помоста. Парни спрыгнули на землю и принялись избивать актеров, имевших в своих тогах очень жалкий вид. Теперь они лишь прикрывались руками и просили парней остановиться.
Толпа взирала на избиение вначале настороженно, потом послышались недовольные фразы:
— А не слишком ли круто? Ребята? — взывал к крутым кто-то из толпы.
— Чего они вам сделали? Хватит мордовать-то!
Вдруг послышался прямой призыв к защите чести и достоинства друзей:
— Мужики, да нас же много! Мы им сейчас бошки открутим! Пошли, помахаемся!
Ободренная толпа перелезла с дороги на участок. Кто схватил палку, кто — камень. Володя и Кошмарик, и до этого смотревшие на избиение со страхом, теперь с ужасом ожидали трагической развязки. Босяки одолели бы крутых в два счета. Но их остановил визгливый окрик — кричал пузатый, у которого в руках появилось помповое ружье, направленное в сторону толпы:
— А ну назад! Это — мое владение! Застрелю! Все по закону будет! Назад!
Володя и не видел, как пузатый достал ружье, — наверное, оно находилось в салоне «мерседеса». Босяки остановились, затоптались в нерешительности, пока кто-то из них не прокричал:
— Мужики, не бойся! Не стрельнет! Пугает только! Размажем по грязи этих крутых! Давай!
Толпа снова двинулась к стоявшим в бойцовских стойках охранникам пузатого, но тут прозвучал выстрел, и картечь просвистела над головами босяков так убедительно, что они бросились к дороге и пустились наутек. Бежали и все три древних римлянина, унося на себе портьеры Володиной мамы. Их голые ноги так и сверкали.
Пузатый, держа ружье наперевес, подошел к напуганным друзьям — постановщикам. Его серые льдистые глаза излучали холодный блеск классовой ненависти ко всем, кто хочет покуситься на его собственность.
— Ну чего вам здесь надо? — кривя рот, прохрипел он.
— Да так, ничего… — прошелестел Володя.
— А ничего, так валите отсюда быстро-шустро! Вышибу мозги и все будет по закону! Это, — он кивнул в сторону участка, — моя собственность! Слышите, ребята, моя!
Володе показалось даже, что заскрипела пружина спускового крючка от давления на него пальца взбешенного домовладельца.
— Да мы уходим, шеф! — разрядил обстановку Кошмарик, пытаясь говорить беззаботно, но Володя слышал, как дрожал его голос.
Он подошел к магнитофону со все еще звучащей музыкой мистической английской рок-группы, остановил пленку и побрел с ним в руках в сторону дома. Кошмарик шел с ним рядом. Они свернули за угол и уже не видели, как все еще продолжал стоять с ружьем наготове владелец участка, а два его охранника, морщась от брезгливости, выбрасывали за пределы землевладения тряпье актеров.
Старый, но такой прикольный товарец!
Мама, успевшая приехать из города, встретила ребят с изумленным лицом:
— Володя, куда подевались шторы?