тайна мумии

— Прости, старина. Я обязан любыми средствами держать процесс в тайне. Входи.

Я вошел. Томпсон-Пратт и человек, живший за 3000 лет до него, лежали рядом на каминном коврике; на первый взгляд, положение тел никак не изменилось.

Наступил вечер, но лампы не были зажжены, и только танцующее, таинственное пламя камина освещало их лица. Я вгляделся, и по коже побежали мурашки: лицо Томпсон-Пратта казалось физиономией мертвеца — зато под высохшей маской мумии безошибочно ощущалась некая искра жизни. Гаргрейв склонился над мумией и устанавливал у ее губ раструб фонографа; затем он отодвинулся. Готов поклясться, что эти давно мертвые конечности задергались! Я достал платок и вытер лоб.

Гаргрейв заметил мое движение.

— Не будь идиотом, — сказал он. — Бояться нечего. Сохраняй спокойствие и постарайся точно запомнить все, что ты увидишь или услышишь.

Гаргрейв пьггался говорить невозмутимо, но я видел, что он дрожит от волнения. Он повернулся к мумии и что-то сказал на непонятном языке, отчетливо произнося каждый слог. Я различил имя «Менен-Ра», но больше ничего не разобрал.

Ни мумия, ни Томпсон-Пратт не отозвались.

Он повторил фразу, произнося слова иначе, и на сей раз получил ответ.

— Говори по-английски, если хочешь, чтобы я тебя понял, — послышался сдавленный и какой-то пыльный голос, и губы мумии зашевелились.

Гаргрейв вздрогнул и, кажется, выругался.

— Почему? — резко спросил он.

— Потому что я позабыл другой — старый язык.

— Если со мной кто-то вздумал шутить, — сказал Гаргрейв, — то шутника я знаю, и на нем до самой смерти останутся шрамы.

Ответа не было. Он продолжал:

— Знаешь ли ты, как тебя зовут?

— Менен-Ра.

— Где был похоронен?

— В Фивах.

— Неправда.

— Я был похоронен в Фивах, но затем, как принято у нас, меня перенесли в семейный склеп нашего поместья близ Куркура.

— Я нашел тебя в пустыне у оазиса Куркур. В какого рода могиле?

— Вырезанной в скале. Надо мной были написаны мои титулы.

— Ты лежал там один?

— Нет, со мною были четверо моих дядей, убитых на войне.

— Они все были сильными людьми?

— Нет. У моего дяди Непо, похороненного последним, рядом со мною, правая рука была отрублена по локоть. Старая рана.

Гаргрейв прервал расспросы и взволнованно ударил ладонью по столу.

— Все совпадает! — воскликнул он. — Ни одна живая душа, кроме меня, не знает, где находилась та могила, и догадаться никто бы не смог. Все детали совершенно точны. Это чудо, но мне удалось его совершить! Душа Томпсон-Пратта вернулась в древние пенаты. Сейчас она поведает мне истинную историю трехтысячелетней давности, и я подарю эту историю современному миру. Когда он заговорил на английском, я заподозрил обман; но обмана нет — это естественная забывчивость.

Гаргрейв потер руки.

— Господи! до чего все это просто, и только у меня есть ключ.

Он снова повернулся к мумии.

— Менен-Ра, приказываю тебе возвысить голос в истории и поведать нам о государственном устройстве Египта, о фараоне, о внутренней жизни двора фараона и жизни повседневной, какой жил ты сам и люди Египта.

И мумия тем же пыльным голосом начала говорить. В ее искренности сомневаться не приходилось, за это я готов ручаться. Выбор слов без сомнения принадлежал Томпсон-Пратту, читателю спортивных журналов и ассистенту-де-монстратору Кавендишской лаборатории. Но мумия выражала чувства Древнего Египта; ничего подобного не слышал ни единый живущий (за исключением меня и Гаргрейва).

За ее рассказом вставала поразительно яркая, подлинная жизнь. Никакой ученый, наделенный самым пылким воображением и выучивший наизусть сказания этой мертвой страны, и близко не придумал бы что-либо похожее. Да, рассказ мумии был чудесен в своей правде и живости; он казался не иначе как откровением.

Слушая мумию, Гаргрейв не переставая ругался сквозь зубы. Он ждал исторической диссертации, а получил амурные хроники; жаждал узнать о политике царей, но услышал сплетни об интрижках с их служанками. Ему нужно было описание Палаты совета, но мумия описывала интерьеры винных лавок. Он заблуждался, считая, что все жители Древнего Египта были такими же глубокомысленными и почтенными, как те немногие седовласые старцы, чьи писания дошли до нас; осознав, что в древней земле жили такие же ветреные любители развлечений, какие населяют сегодня нашу благословенную страну, он чуть не скончался на месте от ярости и разочарования.