Тайна наложницы

Нет, слезы не навернулись на глаза молодого халифа. Отец, к счастью, был жив и здоров. Но забота, выраженная пусть и суховато, тронула сердце Гаруна, и он принялся изучать письмо отца так, как совсем недавно изучал карты и планы военных действий.

(Должно быть, юному халифу было невдомек, что и здесь отец следовал традициям, как невдомек было, что отцовские слова, пусть и идущие от сердца, наверняка повторяют слова другого халифа, передавшего власть ему, своему сыну, и что отец пытается сейчас договорить то, что было недосуг сказать раньше.)

Юному халифу вспомнилось, что прочитать и запомнить сразу все он не должен, да, пожалуй, и не сможет. К письму этому следует обращаться неоднократно, пока мудрость многих поколений правителей не станет его, Гаруна, мудростью.

«Мой юный друг, мой сын и наследник! Первый совет, какой я хочу тебе дать, может поставить тебя в тупик. Не удивляйся и не торопись назвать отца выжившим из ума болтуном.

В тот день, когда ты взойдешь на трон, халиф Гарун, я буду рядом. Но сказать тебе этого не смогу. А потому призываю тебя, юный правитель, после воцарения приблизить к себе друзей своей юности и передать им должности, которые сейчас занимают люди, прошедшие через долгие годы власти вместе со мной. О, пусть они опытны и разумны, но они привыкли к почестям, не всегда и заслуженным, к привилегиям, которые достались им не только за их светлый разум и усердную службу, а часто лишь как атрибут их власти. Они уже устали радеть о благе страны и теперь радеют лишь о благе собственного тугого кошеля. А потому тебе следует заменить их всех – и первого советника, и казначея, и визиря, и главнокомандующего, и… В общем, всех, до последнего писаря последнего из письмоводителей последнего из советников…

Ты также должен понимать, друг мой, что те, кто придет вместе с тобой к власти, будут всецело преданы тебе, ибо всем они будут обязаны тебе, мудрому молодому халифу Гарун-аль-Рашиду. Хочу надеяться, что юноши эти не возмечтают воткнуть тебе нож в спину или подсыпать яда в шербет, ибо тогда они потеряют свои должности и все причитающиеся с ними почести столь же быстро, сколь быстро обрели их.

Разумно было бы предположить, мальчик мой, что те, кого ты сместишь, могут воспылать гневом на несправедливость судьбы. Ты должен быть к этому готов. И чем дольше ты будешь медлить с этим болезненным, но необходимым действием, тем более сильный гнев вызовет оно у каждого, кто в единый миг лишится всех постов и почестей.

Провожай их с поклонами, но смести всех, решительно и непреклонно…»

– Ох, отец, как же это будет непросто, – прошептал халиф Гарун, получивший от отца второе имя аль-Рашид. – Да и не смогу я, пожалуй, сразу изгнать и казначея, и первого советника, и всех смотрителей и попечителей… Ибо, к сожалению, не так многочисленны ряды моих друзей, как это необходимо.

Увы, это было так. Близкие его друзья, на которых он мог положиться, и впрямь были немногочисленны. А для столь полной замены даже одного дивана друзья должны исчисляться десятками… Такого не бывает у живого человека, и уж тем более у наследника правителя.

– И потому, отец, мне придется менять каждого из советников лишь после того, как найду я на его место человека доверенного, пусть молодого, но достойного. А это, увы, потребует весьма немалого времени. Увы, куда большего, чем ты пишешь…

Стражники, стоявшие за дверями покоев, конечно, слышали все, от первого до последнего слова молодого халифа. Должно быть, любой из советников дивана отвалил бы им немало золота, если бы знал, что их уютные должности им более не принадлежат. Ведь очень возможно, что они услышат велеречивые слова церемониймейстера, которыми будут провожать их на заслуженный отдых, отлучая тем самым от насиженных хлебных мест.

Но, увы, ничего этого не знали ни казначей, ни старый визирь, ни первый советник дивана, ни смотритель закромов. И потому спали спокойно. Халиф же не спал. Вновь и вновь перебирая воспоминания и анализируя слова отца, он решал, кто из его друзей сможет лучше показать себя на том или ином посту.

И наконец к утру решение было принято. Салех, сильный и мужественный, должен сменить главнокомандующего. И это будет единственным безболезненным шагом, ибо командующий был уже столь немолод, что давно мечтал об отставке, не стараясь удержаться на своем посту ни одной лишней минуты.

Фархад, упорный и въедливый, должен был сменить на посту смотрителя всех школ страны. Ибо за учеными, как был свято убежден Гарун, будущее любого царства. И потому неразумно, да и невыгодно учить детей спустя рукава.

Умару же, верному спутнику во многих каверзах и странствиях, отличному игроку в шахматы, самому изворотливому, халиф Гарун отвел пост визиря. О да, иногда хитрость, умение интриговать и просчитывать ходы визирю нужны куда больше, чем знание сотен и тысяч законов, уложений и правил.

– А всеми остальными, отец, – проговорил халиф, вставая, – я займусь чуть позже…

Свиток десятый