Тайна наложницы

Визирь лишь тяжело вздохнул. Оказывается, мысли халифа иногда бывают опасными. «О Аллах, вот что значит скрывать правду от халифа… Теперь он увидит все. А это куда страшнее, чем услышать от советника или имама…»

– …Мы наденем иноземное платье и будем беседовать на любом из языков сопредельных стран. Или, быть может, ты захочешь воспользоваться языком франков или ромеев?

– Слушаю и повинуюсь, о халиф!

– Мы пройдем по улицам города, побываем в лавках и мастерских. Быть может, даже заглянем на знаменитый багдадский базар. Аллах великий, я, властелин, никогда еще не прогуливался по торговым рядам нашего базара, этой жемчужины города, его неувядающей славы и вечного его позора…

– Да будет так, – помертвевшими от страха губами прошептал визирь. Уж он-то хорошо представлял, как выглядит базар и что может увидеть в городе халиф.

– Думаю, для первой прогулки нам хватит и половины дня. А когда дневной жар заставит закрыться лавки и харчевни, мы вернемся во дворец.

– Повинуюсь тебе во всем, мой халиф.

И чем печальнее становился визирь Умар, тем радостнее и оживленнее был Гарун-аль-Рашид. Он предвкушал прогулку по городу, как иные предвкушают роскошный пир или ночь любви. Он уже придумывал, как войдет в свои покои, как прикажет принести ромейское платье и сменит чалму на шапку… Он видел, как в сапогах шагает по камням площадей… Вот его руки щупают ткани; вот он прищелкивает языком, услышав ароматы незнакомых яств…

– И ты знаешь, заботливый мой визирь, я, быть может, буду любоваться не только минаретами и коврами, посудой и весенним небом. Должно быть, я увижу немало хорошеньких женщин.

«О, только не это, Аллах всесильный, только не это…»

– Но они же простолюдинки, халиф! Тебе, властелину великой страны, не пристало избирать себе наложниц среди простолюдинок…

– Но разве я сказал «наложница», визирь? – спросил халиф холодно. Если бы визирь уже не был напуган до крайности, то испугался бы до полусмерти одного этого тона.

– О нет, великий халиф! Но я понял тебя именно так…

– Не надо слышать то, чего я не сказал, раб! И уже тем более не надо принимать то, чего ты не услышал, за мои желания.

Визирь покорно склонил голову. О, он уже и не прикидывал, что можно успеть сделать в городе за одну ночь… Он покорно ждал наступления нового дня, как ждет его приговоренный к смерти.

– Я подумал, глупый мой визирь, что, должно быть, смогу встретить ту единственную, что станет звездой моего небосклона, радостью всей моей жизни и счастьем моего последнего дня…

– Но разве нет такой среди равных тебе, о великий? – печально спросил визирь. Он уже предчувствовал, что ответит ему халиф и сопротивлялся скорее по привычке.

– Я ищу не равную, червь… Я ищу единственную. Ищу ту, увидев которую, перестану замечать всех остальных женщин. Я ищу свою мечту, глупец… И мне все равно, равной мне она окажется, простолюдинкой или девушкой высокого рождения. Она будет единственной. Она будет моей мечтой.

Свиток пятнадцатый

…Как и в тот, первый раз, великий халиф Гарун-аль-Рашид покидал дворец не на рассвете. Ибо его представления о раннем утреннем часе заметно отличались от представлений его подданных. Более того, был уже почти полдень, когда повелитель Багдада впервые ступил на его мостовые.

О да, Гарун-аль-Рашид видел свой город и раньше. Видел так, как дано видеть владыке: из окошка паланкина, мерно покачивающегося на плечах четырех крепких мамлюков, в окружении стражников и рабов. Но сейчас его восторгу не было предела. Ибо он шел, сопровождаемый всего лишь визирем. Перед ним теперь расстилался совсем другой город, город распахнутых лавок, многоголосого говора, веселых и печальных лиц. Город жил и радовался всему живому.

И потому, должно быть, халиф не замечал вони сточных канав, ругани на улицах, плача и скандалов, доносящихся из-за дувалов. Его первая прогулка была полна для него поистине удивительных открытий.

Вдруг оказалось, что его подданные умеют готовить прекрасные, ароматные кушанья, часто вкусом своим превосходящие те, которые предлагала халифу дворцовая кухня. Оказалось, что на рыночной площади дервиши умеют удивлять и развлекать подданных ничуть не хуже, чем это делают дворцовые актеры или циркачи. Лавки были полны товаров, по улицам весело бегали дети – город своим шумом и пестротой мог ослепить и оглушить не менее, чем столица любого из сопредельных королевств или княжеств.

Визиря же, который едва поспевал за повелителем, огорчало все. И вонь, и ругань, и смех, и слезы. Увы, он даже не мог сейчас записать всего, что вызвало у него гнев, дабы потом, когда эта пытка прогулкой по городу закончится, призвать к себе вали[4] и указать ему на все пороки города. О да, вали, конечно, необязательно знать, что халиф, великий и мудрый, ничего этого не заметил. Главное, что все эти возмутительные вещи увидел он, зоркий визирь. И тогда, о Аллах! если вали не успеет до следующей прогулки великого Гарун-аль-Рашида привести город в надлежащий вид, не быть ему более управителем великого Багдада…