Тайна Нереиды

Войдя в триклиний Сервилии, Кумий понял, что сегодня пир будет необычен. Во-первых, под потолком висела роза – знак того, что услышанное на обеде разглашать запрещено. Во-вторых присутствовали исключительно люди искусства – литераторы, актеры и критики. Наличие последних испортило Кумию аппетит, но ненадолго. Сначала Кумий решил, что обед связан с предстоящей свадьбой Летиции. Но ошибся. Сервилия делала вид, что судьба дочери ее не касается.

В Риме немело людей, которые называют себя «профессиональными ценителями» искусства. И еще боьше тех, кто обяъвляет себя меценатом. Они создают десятки фондом и распредеяют мизерные стипендии для молодых дарований. Стоит поэту написать пару строк, и тут же появится какой-нибудь ментор, который захочет тебя опекать и «ценить». Люди с положением непременно зовут «ценителей» на обеды, чтобы придать дополнительный блеск своему обществу. Даже появилась поговорка: «Без ценителя самый изысканный обед не вкусен». На фестиваль в Монак ценители слетаются целыми стаями. Ценители – это некая аура вокруг людей искусства. Быть ценителем – призвание. Такое же, как писать или петь. Когда-то Кумий относился в ценителям с должным пиететом, одно время даже сам состоял под опекой пожилого эстета. Но после того, как его «опекун» презрительно отозвался о первых опытах Кумия, будущий поэт возненавидел всех ценителей разом.

Однако Сервилия всегда держалась с людьми искусства как равная, а не как покровитель или опекун.

– Друзья мои, – заговорила хозяйка, одаривая каждого из гостей дружеской улыбкой. – Я предлагаю вам удивительное развлечение. Такого еще не бывало. Я предлагаю… – она сделала паузу и выразительно посмотрела на каждого. – Я предлагаю помочь избранию Бенита Пизона в сенат.

Если бы она предложила поджечь Палатин и курию одновременно, ее слова не произвели бы большего впечатления. Юлия Кумская приподнялась на ложе, оглядела присутствующих и, покачав головой, выдохнула:

– Может, Бенит неплохо смотрелся бы в театре Помпея, но в курии он будет ужасен. Во всем следует знать меру.

Остальные промолчали.

– А я «за»! – воскликнул Кумий. – Это давно следовало сделать. Надо расшевелить сонный Рим, заставить отцов-сенаторов немножко поволноваться. Прежде Элий не давал им жить спокойно. Но Элия интересовало лишь соблюдение буквы закона. Другое дело Бенит! Бенит задаст жару! Это будет великолепно. Отчеты о заседании сената будет читать интереснее, чем сочинения Макрина!

При этих словах поэтесса Арриетта вздрогнула.

– Боговдохновенный Кумий прав. Это будет в самом деле забавно, – заметил критик Гней Галликан, двоюродный брат Нормы. – Мне нравятся выступления Бенита. Он умеет бить хлестко и верно.

– Он груб, – сказала Арриетта и покраснела до ушей. – И он безобразен с точки зрения цивилизованного человека.

– Нет ничего на свете привлекательнее безобразия.

– Пошутить неплохо. Но его изберут в сенат на пять лет. Не слишком ли затянется наша шутка? – поинтересовался пожилой оратор, завсегдатай в доме Сервилии. – Я бы предпочел развлечения не столь длительные. Хотя бы потому, что могу не дожить до их окончания.

– Пять лет веселья – это восхитительно, – с жаром воскликнул Кумий. – Я люблю повеселиться всласть.

– Для данной цели нам нужны не писатели, а репортеры, – заметила Вилда. – Причем высокого класса. Такие, как я.

– Нам нужны репортеры в «Акте диурне», а не в «Гладиаторском вестнике» – уточнил Гней Галликан, сотрудничивший с первым вестником Рима.

– «Гладиаторский вестник» тоже подойдет, – засмеялся Кумий. – Те, кто будет голосовать за Бенита, читают именно «Гладиаторский вестник».

Идея Сервилии Кумия воодушевила. Он был натурой импульсивной, восторженной. Одно слово могло увлечь его в самые фантастические дебри.

– Теперь мы можем все! – разглагольствовал Кумий заплетающимся языком. Неясно было, от чего он захмелел больше – от вина или от внезапно открывшихся перспектив. – Прежде нас опекали гении, сдерживая полет фантазии. Они вечно твердили о нормах, совести, пределах добра и зла. Надоела эта стоическая шелуха! Теперь мы свободны. Мы можем думать все, что угодно. Писать, что угодно! Мы – истинные первооткрыватели! Мы… – он задохнулся, не в силах обрисовать словами всю грандиозность происходящего.

Воспользовавшись паузой, подал голос драматург Силан, племянник консула, возлежавший возле Юлии Кумской, красный как рак, потому что каждое прикосновение актрисы вызывало у него мгновенную эрекцию, но Юлия не делала никаких намеков на то, что готова удовлетворить желания молодой знаменитости.

Силан называл себя практичным творцом, и сейчас его заявления в отличие от восторженных возгласов Кумия, тоже были весьма практичны.

– У меня явилась прекрасная мысль. Мы только что закончили репетировать «Касину», где я сделал несколько удачных намеков, улучшив текст Плавта. И теперь я возьмусь за новую пьесу. В центре я поставлю Бенита.

– Он не должен быть смешон, – предупредила Сервилия. – он должен быть интересен. И умнее, чем на самом деле. Не слишком благороден. Проходимец. Каков и есть. Но проходимец обаятельный.