Тайна Несвижского замка

– И что теперь делать? – Дибинский потянулся, неуклюже пытаясь размять оцепеневшие от длительного бездействия мышцы и в очередной раз начал протирать уставшие от недосыпа, перенапряжённые, красные глаза. – Всю ночь тебя ждал. Неужели напрасно?

– А ты на какой результат надеялся? – огрызнулся Ярослав.

– Ясный перец, на то, что именно здесь нам с тобою наконец-то посчастливится обнаружить золотых апостолов. Однако ничего подобного пока не произошло, несмотря на все наши старания. Более того: мы снова очутились в западне, в замкнутом каменном мешке. Тоннель да глухая комната: четыре стены и никакого намёка на существование ещё каких-то помещений. Я уже использовал твой метод и прощупал все стены в поисках механизма, открывающего потайные двери, – результатов ноль. Ну, чего молчишь, профессор? Скажи, хоть что-нибудь?

Он принялся зло мерять шагами периметр «клетки».

– Признайся, – ты сам как здесь очутился? – прервал разглагольствования Дибинского Яра.

– Секрет…

– Тогда ищи всё сам.

– Хорошо, – в ту же секунду изменил своё решение штурмбаннфюрер, прекрасно осознававший, что без русского учёного ему в этом деле никак не обойтись. – Буду предельно откровенен. Два года назад, накануне вторжения Красной армии в Восточную Польшу, наши парни уже побывали в Цегельне. Нашли апостолов и упаковали их в ящики, вот только вывезти на территорию рейха не успели; просто перепрятали в другом, на их взгляд, более надёжном, месте. И хотя отходили они по одному, почти все попали в лапы НКВД. Вернее – были пристрелены, потому что сдаваться не стали. Однако кое-какие ориентиры в тайнике для нас оставили. Позже руководство забросило в Белоруссию агента, который забрал записку и доставил её в Берлин. На ней стрелкой был обозначен вход в подземелье – им я и воспользовался. Был там ещё один значок, но что он обозначает, знал лишь Танненбаум. Такая практика заведена в нашей организации, впрочем, как и в твоей: всю правду не должен знать никто.

– Согласен, – процедил сквозь зубы, слегка пострадавшие при падении, секретный сотрудник и сплюнул кровью на пол. – Всегда лучше вложить половину информации в одни уши, а половину – в другие. Выйдет прекрасный оберег на случай предательства. Записку ты лично видел?

– Нет. Только половину. Гиммлер сложил бумагу вдвое и продемонстрировал мне одну лишь её часть.

– А вторую – Агидиусу? – упрямо уточнил Плечов.

– Так точно… Постой, откуда тебе известно его имя?

– Говорил же тебе: мы не раз встречались. На симпозиумах. В Москве.

– Понял, – удовлетворённо хмыкнул эсэсовец.

– И что, ты ни разу не пробовал разговорить его?

– Кого? Этого козла? Счас… У него и за деньги слова не вытянешь…

– А пытался?

– Было дело! – честно признался «почти однофамилец» по прошлой жизни.

– Что ж, нам не остаётся ничего иного, как проследовать в тоннель и ещё раз попытаться найти дверь, – привычно прибрал инициативу к своим рукам Ярослав Иванович. – Восемь рук – не две!

– Почему восемь? Нас же пятеро, – возмущённо прокомментировал такую арифметику преданный служитель фашистской науки.

– Кого-то одного придётся оставить снаружи, – повелительно распорядился постоянно оппонирующий ему представитель советской философской школы. – Не дай боже, что-то случится. Хоть будет кому поведать миру о последних минутах нашей жизни.

– Что-то ты сегодня слишком пессимистичен, – недовольно нахмурился Дибинский.

– Такова се ля ви, мой друг, как говорят французы…

* * *

Герман остался дежурить наверху, в грязном молельном (молитовном, молитвенном?) зале цегельнянского костёла, а его «брат-близнец» спустился вниз – в «бункер», где собрались остальные искатели приключений. Там Фриц получил новое задание: обследовать левую стену подземного коридора; Пекуну же досталась правая.

– Начинайте, – утомлённо махнул рукой Дибинский, давая старт очередной операции по выявлению рычагов и кнопок, управляющих открытием «порталов» в иные подземные миры, – а мы с «тёзкой» перекинемся ещё несколькими словами!

– Согласен, – кивнул Ярослав. – Вас вильст ду мир заген?[69]

– Каюсь, приврал немного, – переминаясь с ноги на ногу, сказал штурмбаннфюрер, когда они остались одни.

– По поводу чего?

– Насчёт записки.

– Что ж, колись, пока не поздно; заглаживай ситуацию, исправляй свои «косяки», – презрительно фыркнул Плечов, сразу догадавшийся, о чём пойдёт речь.

– Было жарко. Рейхсфюрер повесил мундир на спинку стула и пошёл в туалет, а мне, а я… Короче, я видел вторую часть секретного послания… Но мельком.

– И что ты высмотрел?

– Ничего. Только два тёмных пятна. Как будто в бумагу заворачивали сало или селёдку. А, может, кто-то совсем случайно растёр в пыль выпавшую часть карандашного грифа – бывает и такое!

– Как они располагались? – наконец-то «проснулся» Ярослав Иванович: кто-кто, а он прекрасно знал, что значат эти «приметы», ибо уже не раз сталкивался с таковыми.