— Вспомнил ту ночь с невидимкой…
Я тут же опомнился, но было поздно. Я бы многое отдал, чтобы вернуть эти слова обратно… Папа внимательно посмотрел на меня.
— Что еще за ночь с невидимкой?
— Да так, ничего особенного…
— Теперь я понимаю, на что намекал твой друг Поль, когда звонил тебе в замок.
— Папа, это был всего лишь страшный сон. Не стоит об этом говорить.
— Нет уж, извини. Ты сказал «невидимка». Значит, страшный сон был вполне конкретным, раз он тебе так запомнился. Говори же. Я тебя слушаю.
— Это никак не связано…
Папа не дал договорить.
— Очень на это надеюсь. Но я уже ничему не удивлюсь. Итак, ты видел во сне привидение…
— Не привидение, нет! Это было… что — то непонятное…
И я рассказал ему о событиях той ночи, стараясь говорить небрежно, чтобы он не догадался, как я был испуган.
— Не спеши. Ты уверен, что слышал шорох?
— Конечно! К этому моменту я окончательно проснулся.
— И ты побоялся зажечь свет? Это не упрек, я тебя прекрасно понимаю.
— Я позвонил Симону.
— Представляю, что ты пережил… Итак, явился Симон.
— Да, он постучал в дверь. Видимо, подумал, что я заболел.
— А дальше?
— Да, собственно, это все. Он открыл дверь, зажег свет. В комнате никого не было. Видишь, какая идиотская ситуация?
Папа задумался. Но тут вернулась мама, подкрашенная и ужасно красивая.
— Опять заговор! — вздохнула она, глядя на наши задумчивые физиономии.
— Да что ты, ничего подобного! — весело ответил ей папа. — Иди, я тебя догоню.
Он повернулся ко мне, безнадежно развел руками и прошептал:
— Какой же ты идиот!
Ну вот! Такого я от него не ожидал! Конечно, всякое бывает… Я ведь уже говорил тебе, что с момента приезда мамы барометр показывает бурю. Никогда еще папа не называл меня идиотом! Даже наоборот: когда он хочет надо мной подшутить, а бывает это часто, он делает это в особом, якобы почтительном тоне. В общем, я расстроился. Но не буду жаловаться; просто хочу тебя предупредить — с островом Олерон покончено. Мы уезжаем сразу после похорон. И я больше никогда не вернусь в Бюжей, который будет продан ил сдан в аренду. Жаль только несчастного Рауля Шальмона. Я почти его не знаю, и все же он мне нравится. Сейчас пойду прощаться с Дюрбаном и Нуреем (последний уже покинул Бюжей и устроился в Сен — Жорже, в маленьком отеле под названием «У четырех сержантов»). До встречи Париже! Привет от идиота!»
9
Дорогой старик, на сей раз мне не до шуток. Тут много чего произошло; я даже не знаю, с чего начать. Не писал ли я тебе в предыдущем письме, что мы готовимся к отъезду? Так вот, это было перед самой развязкой. Тайны больше не существует! Извини, что не умею писать кратко и не могу сообщить тебе одним духом финал этой истории. Ты обречен пройти последние шаги вместе со мной.
Итак, я отправился к Нурею попрощаться. Он как раз разбирал фотографии. Их было несколько десятков. Некоторые были сделаны в музее оловянных солдатиков. Мы как раз их рассматривали, как вдруг раздалась полицейская сирена. Машина проехала прямо под окнами. Нурей воскликнул:
— Держу пари, они едут в Бюжей!
Не сговариваясь, мы бросились на улицу. Бюжей находится недалеко от Сен — Жоржа, но уже метров через сто Нурей совсем запыхался.
— Не ждите меня, — пробормотал он, и я поспешил в замок.
Еще издалека я понял — что — то случилось. Парк был оцеплен жандармами, которые отгоняли любопытных. Я с важным видом подошел к одному из них.
— Извините, мсье, я сын мэтра Робьона. Мы живем в замке. Мой отец там?
Жандарм поверил мне на слово.
— Он только что прибыл.
Я вошел в ворота с весьма деловым видом, хотя сердце у меня колотилось как бешеное. Я расстался с родителями около часа назад; они и не думали ехать ни в какой Бюжей. Значит, произошло что — то серьезное… Я подбежал к подъезду. Около него стояли пожарная машина и «скорая помощь». Водители как ни в чем не бывало болтали между собой.
— Что там произошло? — спросил я.
Один из санитаров ответил:
— Какой — то псих заперся в комнате. Ждем подкрепления: он вооружен.
Так вот оно что! Знаешь, входя в вестибюль, я уже едва двигал ногами. Вход на лестницу преграждали двое полицейских с автоматами. В гостиной я увидел гроб, цветы, венки и внезапно вспомнил, что после обеда должно состояться погребение. Тебе может показаться странным, но Ролан Шальмон хотел быть похороненным рядом со своим отцом.
Я уже вообще ничего не понимал. В гостиной горели свечи, словно в церкви, а вокруг кишели вооруженные полицейские, пожарные, врачи… Но где же мой отец? Только я сделал шаг в сторону полицейского, как услышал:
— Франсуа!
Это была мама. Бледная как полотно, она стояла на пороге гостиной.
— Пойдем отсюда. Тебе тут не место.
Заметь, что, по ее мнению, мне не место везде, где хоть что — то происходит… И тут откуда — то сверху прозвучал выстрел.
— Господи, — прошептала мама, — там ведь твой отец!
Тут я не выдержал.
— Да скажешь ты мне наконец, что все это значит?
Она взяла меня за руку и потащила к выходу.