Тайна Нилии

В восемь часов, после раздачи пищи и двойной порции водки и джина, сменили часовых; в списках они значились так: Кабби, 23 года, нашивочный, вольнонаемный, умеет читать, писать и плавать. Доссон, 11 лет, нашивочный, вольнонаемный, бывший студент, умеет читать и писать, плавает плохо. Фолафф, 22 года, солдат первого разряда, вольнонаемный, умеет читать, пишет плохо, плавает немного. Наконец, Гюн, 21 год, солдат второго разряда, вольнонаемный, умеет читать и писать, плавать не умеет. Английские солдаты все вольнонаемные, так как в Англии нет обязательной воинской повинности; сержанты-вербовщики обходят страну, заглядывая в корчмы и опаивая молодежь вином и пивом, после чего заставляют их подписать обязательство, которое впоследствии большинство рекрутов проклинает в душе. Таким образом, все английские солдаты являются, так сказать, не вольными, а вольнонаемными.

Между тем в казарме Болл, считая своим долгом занимать генерала, рассказывал с мельчайшими подробностями все мелочи гарнизонной жизни.

Сидя на койке как все, Джек и генерал слушали его. Все длинное, бесконечно-длинное повествование его сводилось, в сущности, к тому, что за ночью следует день, а за днем ночь, но что и днем, и ночью он и его подчиненные ровно ничего не делают, если не считать, что они едят и спят.

Наскучив от монотонной речи Болла, Джек дал волю своим мыслям и вскоре перестал слушать его рассказы. Джек мысленно переживал еще раз свое последнее свидание с невидимой для него Нилией. Вдруг он почувствовал сильное сотрясение и внезапно очнулся; раскрыв глаза, он осмотрелся кругом. Сам он лежал на полу между двумя койками. Теперь ему все стало ясно. Он, незаметно для себя, заснул. Застыдившись, он взглянул на генерала, но кругом царила тишина, если не считать, что со всех концов казармы раздавался храп и сопение; все кругом спали: и Джон, и Болл, даже сам Сирдар. Джек осторожно поднялся с пола и, при виде этой картины, ему представилось, в какое бешенство должен прийти лорд Бигген, если он проснется. Желая избавить бедняг от грозного гнева генерала, Джек принялся будить поочередно всех солдат, затем капралов и Болла. Теперь оставалось только, чтобы пробудился сам Сирдар; его, конечно, нельзя было растолкать, как простых смертных; и кроме того, если бы он, проснувшись, заметил, что люди видят его пробуждение, то, наверное, бы был крайне недоволен. Что тут было делать?

Джек предложил, чтобы солдаты все собрались в другом конце казармы и там устроили бы спевку, которая разбудила бы генерала и вместе с тем дала ему время незаметно оправиться.

Мысль эта была признана блестящей и немедленно приведена в исполнение.

Не успели солдаты допеть первого куплета своей солдатской песни, как генерал пробудился и, слегка потянувшись, сел на койке. С минуту он оставался неподвижным, видимо, соображая, что ему делать, наконец грозно крикнул.

— Лейтенант Болл! Что делают наши люди?

— У них спевка, генерал, они разучивают новый марш!

— Прекрасно, я не сразу обратил внимание, так как углубился в свои мысли. Вы, конечно, убедились, лейтенант, что враги не посмели явиться… одного взгляда достаточно, чтобы рассеять их.

— Точно так, генерал! — почтительно подтвердил лейтенант, кусая себе губы, чтобы не рассмеяться.

— Но теперь настал день! Пойдемте опрашивать часовых! — продолжал лорд Бигген и пошел в сопровождении Болла, у которого душа ушла в пятки при мысли, что часовые со вчерашнего вечера не сменялись, и генерал может это заметить.

Каков же был ужас и недоумение Сирдара и Болла, когда оказалось, что все четыре часовых были, подобно тем солдатам, обнажены до пояса, и на груди у каждого был вытатуирован тот же издыхающий британский леопард?! Сначала на несчастных посыпались громы и молнии генеральского гнева, но затем, вспомнив, что сам он проспал всю ночь, лорд Бигген смягчился и решил заменить виновным военный суд и исправительные роты четырьмя днями ареста.

Когда обнадеженные такою милостью часовые, стоявшие до того ни живы, ни мертвы от страха, несколько оправившись и подняв глаза на начальника, хотели высказать ему свою благодарность, ими вдруг овладел неудержимый смех. Ни страх наказания, ни чувство уважения к начальству не могли заставить их подавить этого смеха. Что всего страннее, тот же неудержимый смех овладел всем гарнизоном, как только лорд Бигген, раздосадованный и недоумевающий, вернулся в казарму.

Ни грозные взоры, ни выразительные жесты лейтенанта Болла не могли унять всеобщего неудержимого смеха, а когда один молодой солдатик дотронулся до своего носа, то и сам Болл разразился громким раскатистым хохотом.

— Как, и вы тоже? — сердито нахмурив брови, произнес генерал.

— Поверьте… я крайне огорчен… но… — едва мог выговорить сквозь смех лейтенант.

— Я пройду в вашу комнату, а вы постарайтесь выяснить причину столь странного поведения ваших подчиненных! — и, не договорив, лорд Бигген вышел из казармы и запер за собою дверь комнаты лейтенанта.