Тайна «Ночного дозора»

Идет под руку с женщиной, только вот лица этой женщины никак не может разглядеть. То ли это покойная Саския, то ли вдова трубача Гертджи…

Они идут вдоль канала, ни слова не говоря, а навстречу им по одному, по двое проходят те, кого писал мейстер Рембрандт за прошедшие годы — пророк Иеремия с трясущейся седой бородой, апостол Павел в сером грубом рубище, доктор Тюльп в белоснежном кружевном воротнике, с ухоженной бородкой, торговец Николас Руте в меховой шапке, в пышном воротнике — фрезе, широкоплечий могучий Самсон с коротко и неровно остриженными волосами…

И все они показывают художнику на что-то, плывущее по темной воде канала.

Мейстер Рембрандт подходит к самой воде, склоняется.., и видит плывущие мимо него полуувядшие цветы — тюльпаны, лилии, розы.., он следит за этими цветами, пытаясь понять, откуда и куда они плывут, и вдруг там же, в этой темной маслянистой воде, видит он лицо.., лицо своей Саскии, так рано его покинувшей…

И мертвая Саския открывает глаза, смотрит на него со странным укором, и тянет из воды к нему руки, словно пытается схватить и утянуть к себе, в воду…

— Что ты, Саския, мой цветочек! — в испуге говорит ей мейстер Рембрандт. — Разве я в чем-то перед тобой виноват? Почему ты хочешь моей смерти?

И она что-то отвечает ему, только слов не слышно.., она отвечает ему с укором…

Рембрандт проснулся в ужасе. Приподнявшись в постели, уставился перед собой невидящими глазами.

К чему такой сон? Неужели покойная жена с того света пытается протянуть к нему руки?

Он повернулся и увидел спящую рядом Гертджи.

Полное плечо отливало молочным серебром под льющимся сквозь неплотно прикрытые ставни лунным светом. Женщина дышала спокойно и ровно, словно совесть ее была чиста, как слеза младенца. Вот она немного повернулась и пробормотала сонными губами какое-то слово, какое-то неразборчивое имя…

Рембрандт успокоился и снова лег рядом с Гертджи.

Должно быть, этот сон ничего не значит, незачем беспокоиться о пустяках. Говорят, покойники снятся к перемене погоды. Другое действительно беспокоит его: деньги тают, как снег под лучами весеннего солнца.., долг за дом не уменьшается, да и других долгов у него чересчур много.., и Саския оставила наследство не ему, а девятимесячному сыну.., и еще этот странный заказчик, этот Черный Человек — какую необычную задачу поставил он перед художником.., такого ему никогда не приходилось слышать. Лучше всего было бы отказаться, послать этого человека подальше, но деньги, проклятые деньги! Ведь он уже взял у заказчика пятьсот гульденов…

Вот что, надо посоветоваться с торговцем Авраамом, он умный и опытный человек и может дать дельный совет…

Мейстер Рембрандт тяжело вздохнул, обнял сонную Гертджи и снова заснул.

* * *

Старыгин вышел на улицу.

Толпа туристов к вечеру не поредела, но стала более нарядной. Еще немного — и все разбредутся по многочисленным ресторанчикам, тратториям и пиццериям. Все музеи уже закрыты, скоро закипит бурная ночная жизнь многолюдного туристского города.

Многочисленная публика двигалась неторопливо, наслаждаясь теплым весенним вечером, и озабоченный, стремительно несущийся Старыгин вызывал недоуменные, недовольные взгляды. Он продирался сквозь нарядную толпу, как сквозь густой кустарник, рассыпая во все стороны извинения.

Наконец он добрался до площади Сантиссима Аннунциата, где вокруг фонтана сидела многочисленная толпа подростков. Один из них вяло бренчал на гитаре, остальные негромко подпевали. Молодежь проводила спешащего Старыгина удивленными взглядами, кто-то выкрикнул ему вслед насмешливую фразу.

Старыгин подбежал к массивным дверям монастыря.

На часах было уже без пяти минут девять.

Он подергал бронзовую, ручку. Она не поддавалась.

— Музей давно закрыт, синьор! — проговорил полный одышливый прохожий. — Приходите завтра!

Старыгин и сам уже это понял.

Он растерянно огляделся и двинулся вдоль стены монастыря.

Огромные часы где-то высоко над головой начали отбивать положенные девять ударов.

И в это мгновение маленькая дверца в монастырской стене, мимо которой проходил Дмитрий Алексеевич, приоткрылась, из проема высунулась худая рука в сером холщовом рукаве, схватила Старыгина за локоть и потянула его внутрь.

Он пригнулся и скользнул за дверь.

Дверь тут же захлопнулась за ним.

Он был в полутемном монастырском дворике. В воздухе царил волшебный аромат цветущих лимонных деревьев.

Рядом, в густой тени стены, стоял человек, точь-в-точь похожий на Отшельника с девятой карты — монашеский плащ с капюшоном, посох в левой руке…

Только лица отшельника не было видно под низко опущенным капюшоном, да фонаря не было в правой руке. Отшельник предостерегающим жестом поднял эту руку и сделал Старыгину знак следовать за собой.

Часы пробили последний, девятый раз.

Услышав этот удар, Старыгин с удивлением осознал, как мало прошло времени с тех пор, как он шел в смятении вдоль монастырской стены, не зная, как проникнуть внутрь обители.