Тайна Обители Спасения

– Вы останетесь здесь ночевать?

– Нет, я уйду через маленькую дверь, выходящую на аллею.

– Она заперта.

– Вот ключ.

Мейер, разинув рот от изумления, глядел на ржавый ключ, появившийся в руках собеседника.

– Неужто и у папаши Кенига рыльце в пуху? – прошептал он.

– А как же! – ответил Приятель-Тулонец, пряча руки под пелерину.

Мейер, залившись краской до самых ушей, вскричал:

– Слушайте, вы! Все это плохо пахнет, а я не намерен впутываться в грязное дело. Я человек честный! Вот дверь, извольте удалиться сию же минуту, не то я позову полицию!

Приятель-Тулонец закинул ногу на ногу и развалился в кресле еще вальяжнее.

– Жил-был на свете один мальчик, – начал он, не повышая голоса, – который притворился уснувшим за столиком в кабачке «Сосновая шишка» в то самое время, когда в соседнем помещении убивали банковского служащего...

– Я спал! – в ужасе закричал Мейер. – Клянусь Богом, я спал! Я был пьян в стельку впервые в жизни.

– Этого мальчика разыскивают, – продолжал Приятель-Тулонец. – Ты когда-нибудь получал любовные записки вроде этой, малыш?

Он запустил руку в глубины своего плаща и швырнул к ногам Мейера листок бумаги с большой лиловой печатью.

Бедный парень пригнул голову, вгляделся в документ и зашатался, словно от сильного удара.

– Ордер на задержание! – пролепетал он сдавленным голосом. – Так и есть... я работал тогда посыльным в канцелярии суда Кольмара... И мое имя! Мое полное имя!.. Кто Вы такой, сударь?

– Быть может, я инспектор, наконец-то приступивший к исполнению своих обязанностей, – ответил Тулонец, язвительно ухмыльнувшись. – Поговорим начистоту: в данный момент меня интересует рыбина покрупнее тебя. Если ты будешь паинькой, я закрою глаза на твои грешки, и ты получишь шанс угодить на виселицу где-нибудь в другом месте. Вот тебе луидор, купи вина, остальное прибереги на дорогу: мне кажется, ночь должна застигнуть тебя на пути в Германию.

Мейер вышел нетвердой походкой, чувствуя, как от ужаса шевелятся волосы на голове.

Через четверть часа в заднем помещении лавочки папаши Кенига, перекупщика старья и любителя загородных удовольствий, Приятель-Тулонец восседал за столиком, освещенным сальной свечой, а напротив него расположился таинственный визитер, о котором он говорил Мейе-ру. На столе красовалась початая бутылка; два бокала были уже наполнены вином. Мейер исчез.

– Я очень рад, – начал Приятель-Тулонец, почему-то произнося слова с легким немецким акцентом, – познакомиться с соотечественником и братом по вере. Как поживают наши друзья в Карлсруэ, дорогой господин Ганс?

– Кто хорошо, кто плохо, – лаконично ответил визитер, черты лица которого явно свидетельствовали о еврейском происхождении.

Тулонец хлопнул в ладоши и с одобрением воскликнул:

– Такие ответы мне по душе! В здешних местах, дорогой мой брат, осторожность в речах – это большая редкость, большинство привыкло переть напролом, не так ли?

Ганс, не промолвив ни слова, кивнул в знак согласия. Это был молодой еще человек тщедушного вида с остренькой физиономией, имевшей выражение скрытное и настороженное.

– Выпьем, – предложил Тулонец, в отличие от гостя так и лучившийся простодушием, – за здоровье Моисея, Иакова, Иссахара, Натана, Соломона и всех остальных!

Они чокнулись, Тулонец продолжал:

– Насколько я понимаю, мой дорогой брат, вам не терпится сбыть мне какую-то рухладишку. Надеюсь, это не мебель, слишком дорога ее доставка из великого герцогства. Может, тючок ткани? Ага, вы улыбаетесь, куманек? Значит, у вас кружева: через Баден проходит уйма роскошных кружев, предназначенных для роскошных плеч. Но вы человек благоразумный, Ганс Шпигель, вы занимаетесь исключительно кружевами, не отвлекаясь на плечи.

Эти игривые замечания не вызвали улыбки на лице Ганса Шпигеля: оно по-прежнему оставалось сумрачным и угрюмым. Он смочил губы в бокале с вином, не сделав при этом ни глотка, и тихим голосом произнес:

– Мне сказали, что вы можете расплатиться наличными при заключении одной крупной сделки.

– Наличными, – повторил Тулонец вместо ответа, – насчет наличных надо сильно подумать. Деньги, знаете ли, пугливы, не любят зазря появляться на свет. А что вы называете крупной сделкой, дорогой Ганс?

Шпигель слегка покраснел и ответил, еще больше понизив голос:

– Речь идет о двухстах... возможно, о трехстах тысячах франков.

– Бог ты мой! – пришел в изумление Приятель-Тулонец. – Стало быть, роскошные плечи согнулись под тяжестью побрякушек?

Шпигель откашлялся с недовольным видом.

– Как правило, – сухо заметил он, – люди нашего круга и нашей веры не любят шутить, разговаривая о делах.

Приятель-Тулонец, приняв смиренно-насмешливый вид, поспешил смягчить сурового гостя:

– Хорошо, брат мой. Вы не жалуете шутников – что ж, у каждого свой характер. У меня всегда поднимается настроение, лишь только дело коснется кругленькой суммы. Вы настаиваете на серьезном разговоре? Согласен, дружище, выкладывайте же наконец ваши камушки.

Ганс Шпигель заерзал на стуле и с опаской глянул на дверь.