Тайна одинокой леди

Скрывался у одного своего старого знакомого, о котором никто не знает. А потом получил эсэмэску от жены и понял, что бояться нечего. Кстати, он сам пришел к нам и заявил, что никто его не похищал. Представляешь, Таня, какой сознательный гражданин?

– Да, уже наслышана о его добропорядочности и законопослушности, – согласилась я.

– Вот все бы такими были! – подхватил Мельников.

– Размечтался! – усмехнулась я. – Учись работать в экстремальных условиях.

– Да только в таких и приходится. Ладно, пока!

А потом позвонила сама Катя Колокольцева и взахлеб принялась благодарить меня за то, что ее муж нашелся. Хотя я и не намеревалась расследовать его исчезновение – так, просто попутно пришла в голову мысль насчет эсэмэски, которая оказалась удачной. Сказала Колокольцева также, что и деньги нашлись, поскольку их взял сам Сергей. Правда, Катя добавила, что муж даже не заехал домой, а сразу отправился на работу и вообще его тон не был дружественным, тем не менее она успокоилась.

Время же приближалось к часу дня. Я выпила еще одну чашку кофе, после чего поехала к Леве Бурштейну, визит к которому из-за катавасии с Марианной отложился на сутки.

Жил он в не совсем удачном месте, недавно застроенном новыми домами, которое нельзя было назвать ни центром, ни окраиной. Главным неудобством было то, что туда было трудно добираться – от остановки общественного транспорта приходилось долго идти пешком до его дома. На машине тоже не совсем удобно, поскольку дорога к дому Левы была очень наклонной, к тому же узкой и неровной, и мне изо всех сил приходилось лавировать, чтобы не заехать в одну из многочисленных выбоин.

Наконец я подъехала к девятиэтажному дому на улице Береговой и, выйдя из машины, направилась в подъезд. Позвонив, стала ждать. Вскоре дверь распахнулась, и перед моими глазами предстал невысокий, пухленький, кудрявый брюнет в круглых очках. Вид у него был очень напыщенный, а голова гордо вздернута. Вид его полностью соответствовал шутливому выражению «маленький, но очень гордый».

– Добрый день, могу увидеть... – Я на мгновение запнулась, поймав себя на мысли, что не знаю отчества Бурштейна, а обращение «Лева» казалось слишком фамильярным, – господина Бурштейна? Илья Григорьевич Воропаев посоветовал мне к вам обратиться, – специально сослалась я на главного редактора, а не на молодых дарований, дабы придать весомости рекомендации.

– Здравствуйте, сударыня, – с непроницаемым видом произнес Бурштейн, напуская на свое лицо оттенок даже некой покровительственности. – Проходите.

Я разулась и прошла за Левой в кухню, где он сразу же поставил чайник на плиту. Я отметила, что живет тарасовский писатель не в нищете, но в то же время довольно скромно.

Кухонная мебель была самой обычной, посуда тоже, правда, одет Бурштейн был в дорогую рубашку и фирменные джинсы, а на его указательном пальце красовался золотой перстень, явно не относившийся к ширпотребу. В остальном же все было просто.

Видимо, заметив мой оценивающий взгляд, Бурштейн со вздохом заметил:

– Творческая интеллигенция в нашей стране никогда не жила богато. Поэтому творчеством стоит заниматься только по призванию. Если просто не можешь заниматься ничем другим. Если вы насчет собственных проб пера, то советую обратить внимание на этот факт.

– Увы, я лишена творческого начала, – развела руками. – И к вам пришла совсем по другому поводу.

– Слушаю, – чуть удивленно приподнял брови Бурштейн.

– Я насчет Артема Бережнова, – пояснила. – Нестеров и Курочкин говорили, что вы знаете о нем что-то важное. А я занимаюсь расследованием гибели Артема, и мне было бы очень нужно об этом узнать.

– Когда я говорил этим неучам, что знаю нечто важное, имел в виду важное для самого Артема, для меня, а также для всей нашей творческой среды! – надменно, акцентируя каждое слово, проговорил Бурштейн. – А что касается частного детектива, то вам вряд ли это поможет.

Я почувствовала легкое разочарование, тем не менее не отстала от Левы.

– Если вам все-таки не трудно, расскажите, в чем дело, – попросила я.

– Хорошо, я не спорю, слушайте, – пожал плечами Лева. – Сейчас только чаю налью.

Он разлил чай по большим бокалам и поставил передо мной сахарницу, а также тарелку, на которой лежало печенье.

Бурштейн отпил чай и картинно начал: