– Значит так, Мухина, – говорил Воробей, уплетая вареники с творогом (которые, между прочим, сделала я). – Первое: утром в квартире побывал не только Бубликов, но и еще кто-то. Второе: в регистрационном журнале Однорукого написано имя человека, который хочет тебя убить. Третье: в Сестрорецке на овощебазе хранятся явно не овощи…
– Четвертое: тебе нравятся мои вареники?
Володька посмотрел на тарелку с варениками, словно только что ее заметил.
– Да ничего особенного.
– Ах вот как?! Сам слопал двадцать пять штук и говорит: ничего особенного!
– Откуда двадцать пять? Ты что, считала?!
– Конечно, считала. Ровно двадцать пять вареников. А двадцать шестой у тебя во рту!
Воробей закашлялся и, сунув два пальца в рот, вытащил оттуда… волосок.
Меня охватила мгновенная паника.
– О, боже! Это же мой волос! Я начинаю распадаться!..
– Не ори, Мухина. С чего ты взяла?
– Смерть же говорила! Сначала начнут выпадать волосы, потом зубы, затем ногти… Вот и началось! Какой кошмар!..
– Успокойся. Смерть обещала тебе через неделю позвонить. Ведь так?
– Ну так.
– А сколько прошло времени с ее первого звонка?
Я быстро подсчитала.
– Два дня.
– Вот видишь. У тебя в запасе еще пять дней.
Я немного успокоилась.
– Хочешь подложу вареников, Воробей?
– Нет уж, благодарю, – отодвинул он тарелку. – Ешьте сами с волосами.
– Подумаешь, какой брезгливый. – Я взяла тарелку и поставила ее на пол перед Гафчиком. – Лопай, Гафчуля.
Пес с удовольствием накинулся на вареники.
– Продолжим, Мухина, – деловито сказал Володька. – Если Бубликов не брал «Джоконду», то кто же ее тогда взял?
Мы, не сговариваясь, посмотрели на Гафчика.
– Гафч, – спросила я, – кто-нибудь, кроме Бубликова, заходил вчера в квартиру?
– Гаф, – невнятно ответил Гафчик, не отрываясь от еды.
– Что же ты, паршивец этакий, нам об этом не сказал?!
– Мы сами виноваты, Мухина. Спрашивали, кто из
– Гаф, – подтвердил пес.
Короче говоря, мы тем же макаром, что и в первый раз, расспросили Гафчика и быстро выяснили, что утром в квартире побывал… Перепелкин!
– Ай да Глеб Борисыч! – воскликнула я. – Ай да искусствовед!.. «Эрмитаж – удивительный мир, полный чудес!» А сам из этого удивительного мира картину спер!
– Вечно ты торопишься с выводами, Мухина. Надо еще проанализировать факты.
– Чего тут анализировать?! И так ясно! Его или подкупили, или он сам решил толкнуть картину!
– Чушь, – бросил Воробей. – Я Перепелкина с детства знаю. Это честнейший человек.
– Тогда зачем он заходил в квартиру?
– Ну, – замялся Володька. – Просто так.
– Просто так, Воробей, ничего не бывает.
Володька посмотрел на горшки с цветами, стоящие на подоконнике.
– Может, он цветы зашел полить.
– Да, да. Полил цветочки, а заодно «Джоконду» прихватил. На память.
– Хватит тарахтеть, Мухина. Я думаю, нам надо пойти к Глебу Борисычу и все выяснить.
Мне в голову пришла блестящая идея.
– О! – вскочила я со стула.
– Что «о»? – не понял Воробей.
Не отвечая, я бросилась в спальню. Здесь я быстро сняла картину со стены и затолкала ее под кровать.
– Мухина, я смотрю, ты девочка с приветом, – сказал Володька. Он уже стоял в дверях спальни, наблюдая за моими действиями.
– Спокойно, Воробей. У меня клевый план. Сейчас мы выведем Перепелкина на чистую воду.
Не отвечая, я бросилась в спальню. Здесь я быстро сняла картину со стены и затолкала ее под кровать.
Не успела я это сказать, как раздался звонок. Мы побежали в прихожую. Я открыла дверь. На пороге стоял Перепелкин.
– Доброе утро, Глеб Борисович, – поздоровался с ним Володька.
– Здравствуй, Владимир. Давно приехал?
– Вчера утром.
– А Матильда Эрнестовна вчера утром уехала. В Новгород на экскурсию.
– Напрасно она уехала, – притворно вздохнула я. – Сидела бы дома, ничего бы не случилось.
Перепелкин насторожился.
– А разве что-то случилось?
– Да ерунда в общем-то. Одна картина куда-то пропала.
Глеб Борисыч растерянно заморгал.
– Какая картина?
– А помните, мы с вами о ней говорили? Вы еще доказывали, что это подлинник.
– «Джоконда» пропала?! – побледнел Перепелкин и кинулся в спальню. Мы – за ним.
– Боже мой! – схватился за голову Перепелкин, не увидев картины на месте. – Боже мой!..
Воробей, бросив на меня свирепый взгляд, начал утешать старика:
– Не расстраивайтесь, Глеб Борисович. Найдется. Куда она денется?
– Ты не понимаешь, Володя. На этом месте висела «Джоконда», привезенная из Лувра!.. Боже мой, боже мой…
Вот уж не думала, что Перепелкин так быстро расколется.
– А в Синем зале тогда что висит? – спросила я.
– Картина, принадлежащая Матильде Эрнестовне. Я сам отвез полотно в Эрмитаж.
– Но зачем? – спросил Володька.